Неправильный Дойл

Повар указал на качающуюся дверь в конце кухни. Дойл бросил нож и прошлепал через дверь в столовую, где обнаружил огромный стол, накрытый белой скатертью, с посудой, хрусталем и салфетками, сложенными в виде маленьких лебедей. Потом он услышал крики с кухни и выбежал из столовой в зал для гостей, такой большой, что там разместилась бы даже армия. В воздухе порхали мелодичные трели чего-то милого, классического, исполняемою на прекрасно настроенном рояле.

В дальнем конце зала в веерообразное окно над массивной входной дверью проникал серый свет внешнего мира. Дойл побежал на этот свет, но тут фортепианная музыка внезапно прекратилась, и он услышал, как чей-то голос зовет его по имени. Знакомый голос. Он обернулся и в смежной комнате слева, заполненной коврами и люстрами, увидел Брекен, привставшую со скамьи у рояля.

– Тимми! – снова сказала Брекен, ее голос звучал растерянно.

Она побледнела и схватилась рукой за шею, довольно мило, как показалось Дойлу. На ней было черное вечернее платье с открытыми плечами, в ушах и на запястьях сверкали бриллианты.

Дойл заморгал и вдруг почувствовал себя усталым, и ему подумалось: как было бы чудесно склонить голову ей на грудь и забыться на пару часов. Потом ниоткуда возник здоровяк в прозрачном дождевике поверх черной кожаной куртки и ударил Дойла в горло клеенчато-кожаным локтем.

Падая и хватая ртом воздух, Дойл услышал вопли Брекен. Иисус, вспомнил он. Этого человека зовут Иисус. Рухнув на пол, Дойл громко вскричал: «Иисус!» – словно молясь о забвении. Затем снова наступила темнота, в которой его поджидали муравьи.

15

Вторая комната сильно отличалась от первой. Она была обставлена дорогой кожаной мебелью, в углу помещался громоздкий секретер из красного дерева, набитый большими книгами в кожаных переплетах. На стенах висели полотна девятнадцатого века со сценами охоты и вставленные в красивые рамки копии «Тюрем» Пиранези.[137] Деревянные жалюзи на высоких окнах были опущены только до половины, позволяя сгущающимся синим сумеркам проникать внутрь. Дойл обнаружил, что лежит на кожаном диване, украшенном складками и пуговицами, на руках и ногах у него – стальные браслеты. Его одежда была сырой и холодной, голова болела, горло жгло в том месте, куда попал локтем Иисус, но муравьев не было. Он попытался достать ногами до пола и почувствовал, как цепь натянулась и наручники врезались в кожу лодыжек. Во рту был такой привкус, словно туда что-то заползло и сдохло. Потом, непонятно зачем, он с усилием повернул голову к секретеру и попытался прочесть названия книг, но перед глазами все плыло, и он отвернулся.

– Ты не сможешь их прочитать, – сказала Брекен. – Они фальшивые. Там пустота. Думаю, внутри оружие или выпивка.

Дойл, превозмогая боль, повернул голову в сторону Брекен, которая, как оказалось, сидела в клубном кресле напротив дивана, вытянув босые ноги на пуфике. Ее черное платье собралось у колен, из зажатой между пальцев сигареты к потолку поднимались колечки дыма. Вскоре он снова почувствовал, как воображаемые муравьи кусают его под мокрой одеждой, скривился и закрыл глаза.

– Что? – нахмурившись, спросила Брекен.

– Ничего. – Голосовые связки Дойла были словно оцарапаны. Он поднял скованные руки. – Ты должна снять их с меня.

Брекен отвернулась.

– Я не могу, – сказала она сумеркам за жалюзи.

– Почему?

– Просто не могу. Кроме того, у меня нет ключей.

– У кого тогда они есть? – спросил Дойл, повышая тон.

– Ой, заткнись, – сказала Брекен и с внезапной злостью раздавила сигарету в пепельнице, стоявшей на маленьком столике за креслом. – Ты вляпался в эту историю, ты и выкручивайся. Тебе следовало продать мне «Пиратский остров», когда у тебя была возможность. Сейчас были бы вместе в Нью-Йорке, потягивали бы мартини в «Каббала клаб» в Сохо, а потом всласть трахались бы дома. Вместо этого ты строишь из себя крутого и в довершение всего умудряешься сделать из меня долбаную преступницу! Благодаря тебе федералы серьезно копают под меня из-за какого-то иммиграционного дерьма.

– Жаль это слышать.

– Ты настоящий придурок, – надула губы Брекен. – Я всего-то хотела вырастить немного чертовой клубники.

– С помощью рабского труда.

– Я-то что знаю о мексиканцах? – Она нервно заерзала в кресле. – Я даже язык их не понимаю! Я наняла Энрике, он сам нашел работников. Откуда мне было знать, что там творится?

– Ну у тебя же есть глаза?

– Ой, пошел на хер.

– Он морил их голодом, мучил, – настаивал Дойл.

Слезы брызнули из глаз Брекен. Она закусила губу, и какое-то время они оба молчали. За окном совсем стемнело. Брекен зажгла лампу с абажуром из зеленого стекла, закинула ногу на ногу, потом сняла. Похоже было, что она никуда не торопится, но на него она не смотрела. Постепенно Дойла начала мучить жажда.

– Я не отказался бы чего-нибудь выпить, – сказал он. – Джулеп с бурбоном и мятой, например.

– Что?

– Просто чего-нибудь выпить, – сказал Дойл. – Как насчет воды?

– Нет, – сказала Брекен. – Помучайся.