Неправильный Дойл

– Да, но есть детали, которые застрянут у тебя в горле. Наступило яркое, резкое утро. Они проезжали мимо красно-коричневых полей, усыпанных белыми шариками хлопка, мимо молодых виргинских дубов со свисающими пучками бородатого мха, мимо домиков, увитых вьюнком. Миновав Шортер и Маунт-Мейгс, они очутились в окрестностях Монтгомери. Мимо проплывали выжженные солнцем лужайки, вдалеке пылал золотой купол Капитолия.[151] Теперь бы Дойл поспал, но не получалось – мешали кофе из закусочной, бурливший в венах, неистовый южный свет ярко-голубого, безбрежного неба, ястребы, скользившие в воздушных потоках над деревьями.

Фини пощелкал кнопками CD-плеера и выбрал очередную запись заунывной кельтской музыки, которую он время от времени слушал от самого Делавэра. Иисус ткнул в спинку сиденья и издал короткий стон.

– Этого урода достала моя музыка, – сказал Фини плееру.

– Та же фигня, – сказал Дойл.

Фини прибавил громкость, музыка стала оглушающей.

– На хер вас обоих! – закричал он. – Я за рулем, так что я командую! – Он нажал на педаль газа, и «мерседес» рванулся вперед, куда-то на юг, в неизвестность.

2

Мотель «Пески залива» – «тропический рай» с рядами одноэтажных бетонных развалюх 50-х годов, выкрашенных в цвет моря, – располагался на поросшей травой возвышенности, на песке и устричных раковинах, возле заброшенной железнодорожной ветки, заканчивающейся ярдах в пятидесяти от Мексиканского залива. Это было одно из тех мест, где проституток потеснили мужчины с кукольными лицами и оригинальной сексуальной ориентацией, где совершались странные сделки с наркотиками и таинственные кубинцы появлялись и исчезали в ночи. Грязная узкая двухполосная дорога соединяла мотель с шоссе 90 и автострадой на Оушен-Спрингс и Билокси. Дойл вообще не считал это местом – так, залом ожидания.

Когда они свернули на парковку, было чуть больше двух часов дня. Номер был заказан заранее: семнадцатая клетушка, с краю. Пока Фини регистрировался в конторе – пустой бетонной комнатке, защищенной от всего мира стальной дверью и пуленепробиваемым стеклом в фут толщиной, – Дойл вылез из машины и стоял на горячей площадке, вглядываясь в спокойный простор залива, вдыхая соленый запах воды и гадая, что будет дальше. Резкий ветер швырял песок в пожелтевшие сосновые ставни.

Несколько минут спустя в дверном проеме номера семнадцать появился Фини. Он был без пиджака: на его груди, небрежно пристроившись, висел «ругер» с прямой рукоятью.

– Почему бы тебе не зайти и не отдохнуть, Стрелок? – спросил он. – У тебя впереди трудная ночь.

Храп Иисуса уже раздавался из душного сумрака.

– Нет, спасибо, – сказал Дойл. – Пойду прогуляюсь. – Он махнул рукой в сторону узкой полосы усеянного камнями пляжа по другую сторону железнодорожных путей.

– Не думаю, – сказал Фини. – Держись поближе, чтобы я мог за тобой присматривать.

– Я заехал так далеко, – сказал Дойл. – Вряд ли я теперь сбегу.

Он отвернулся и пошел к путям, перешагнул через них и, обойдя мятые пластиковые бутылки и другой мусор, побрел по песку. Пройдя немного, он сел, снял ботинки и закатал брюки. Желтая пена и россыпь окурков отмечали границу прилива. Он вошел в тепловатую воду по лодыжки и стоял, жмурясь, глядя на расплывчатый горизонт. Ветер вздымал волны, высоко плыли тонкие белые облака, какие-то птицы ныряли в прибой. Внезапно ему показалось, что он у последней черты. И правда, почему бы им просто не убить его и не разделаться со всем этим? Он напряженно стоял, словно ожидая, что вот-вот раздастся щелчок глушителя, осторожная пуля войдет в затылок, и останется только тело, качающееся на волнах лицом вниз.

Но выстрела не последовало. Несколько минут он, как дурак, топтался в воде, пока не наступил на что-то мягкое и хлюпающее. Он отдернул ногу, выскочил на берег и побрел по плотному влажному песку, пока не нашел место, укрытое дюнами от мотеля и железнодорожных путей. Прямо там, на песке, Дойл лег и уснул и во сне снова оказался в дешевом номере с белыми стенами – может, это был отель «Галлего» в Мадриде? – в то далекое утро, на следующий день после их с Фло приезда из Нью-Йорка в Испанию. Сквозь зеленые металлические ставни струился теплый южный свет, ее упругое тело поднималось и опускалось на него.

Сам акт длился не очень долго, но был страстным и утомительным, и после он чувствовал головокружение, лежа в постели возле женщины, которую любил, в незнакомом городе, в стране, которую не знал. Потом Фло шептала ему на ухо странные испанские слова: иscoba – метла, cuchara – ложка, colinabo – брюква, ricones – почки, desesperar – отчаяние, primavera – весна, nieve – снег. Нужно продолжить уроки испанского, говорила она, но нет, это была неправда, просто ей нравилось касаться губами его уха.

Пока они лежали, тесно прижавшись друг к другу липкими телами, до них стали доноситься звуки траурной музыки: глубокий, скорбный стон труб, зловещий стук одинокого барабана. Фло перестала нашептывать слова и насторожилась, как кошка. Музыка приближалась.

– Что это? – тревожно спросил Дойл.