Неправильный рыцарь (СИ)

Взгляд его осененных длиннющими ресницами, томных, с поволокой, глаз частенько вводил дам в сладкое заблуждение. Будучи застенчивым, Эгберт не слишком жаловал шумные сборища, особенно — женское общество. Скользя взглядом по пестрой расфуфыренной толпе, рыцарь думал о своем доме, размышлял о правильном ведении хозяйства, и даже пытался сочинять стихи, то есть присутствовал среди людей только физически. Душа же его бродила где-то далеко отсюда. Но когда Эгберта посещала неординарная мысль, он словно приходил в себя: глаза его широко распахивались и загорались синим огнем. Они безотрывно глядели и, казалось, прожигали насквозь несчастную, которую угораздило в тот момент попасться на его пути.

Поскольку каждый раз это была новая жертва, а он понятия не имел об этих дамских фантазиях и со всеми, кого ему приписывала молва, лишь раскланивался (учтиво, но холодно), то смутил не одну женскую душу и прослыл загадочным, изысканным и потому — особенно желанным — сердцеедом.

Глава третья

Невольник чести и мученик во имя благородства, Эгберт Филипп, барон Бельвердэйский, с ужасом думал о предстоящей свадьбе и сопутствующих ей (всенепременно!) увеселениях. И о расходах, боже мой, каки-их расходах! Устраивать дружескую попойку, как того требовал древний рыцарский обычай, было нежелательно по двум абсолютно разным, но равноценным причинам. Это означало усугубить и без того мерзопакостное, паршивое, отвратительное, гну-у-усней-ей-шее настроение и, что гораздо хуже — значительно опустошить кошелек. Мелочиться в таких делах считалось позорным и недостойным славного отпрыска древнего рода и голубых кровей, да еще и крестоносца.

Во-первых, требовалось огромное количество горячительных напитков. Новоиспеченного жениха полагалось купать сначала в пиве, а потом — в знак его благородного происхождения — в дорогом вине.

Во-вторых, полагалось разослать приглашения всем окрестным шлюхам, а ежели сами не придут — нанять слуг покряжистей и пригнать негодниц пинками. (На соблюдении этого пункта друзья-соратники Эгберта настаивали особенно горячо.) Впрочем, угощение и оплата в таких случаях оказывались предельно щедрыми (естественно за счет жениха), так что в применении силы не было нужды.

Всю разгульную ночь, нередко переходящую в день и затем — в следующую ночь, и еще в следующую, и еще, и еще, и еще… до тех пор, пока не иссякнут силы, а кошелек не станет плоским, как грудь благонравной девицы… Словом, все это время полагалось вести себя нарочито безнравственно и непристойно и куролесить от души. Именно поэтому — в-третьих! — следовало отложить энную (о, весьма значительную!) сумму на очистку и покраску заново городских стен, которые не в меру разошедшиеся гуляки сверху донизу размалевывали неприличными картинками и пожеланиями жениху и невесте.

В-четвертых, полагалось оплатить услуги городских и замковых стражей (последние слыли особенно жадными и оттого придирчивыми).

Пьяные от хмельного вина и чувства (почти!) полной вседозволенности рыцари проносились по окрестностям, как ураган. А поскольку люди и скотина прятались, кто куда (от греха подальше!) — в распоряжении благородных собутыльников оказывались лишь неживые предметы. Считалось, что чем больше они разобьют и расколотят, тем счастливей, радостней и безоблачней будет жизнь молодых. Разумеется, все перечисленные разрушения также оплачивались из кармана жениха.

Нет, он вовсе не был скупердяем. О, не-ет! Но практичному и бережливому Эгберту всякий раз было больно смотреть на то, как его соратники небрежно швыряют тугой кошелек подобострастно скалящему зубы трактирщику или толпе шлюх, радостно визжащих в предвкушении таких кругленьких, таких новеньких, таки-их хор-р-ро-ошеньких звонких монеток. У-у-у-й-й-й-юй-юуйй! Швыряют, словно это и не кошелек вовсе, а так — ветошь или засохшая коровья лепешка и от подобной дряни надо поскорей (как можно скорей!) избавиться. Невыносимое, душераздирающее зрелище! Привыкнуть к нему, и оставаться равнодушным казалось невозможно. Господин барон, как мог, скрывал свои истинные чувства: ведь настоящему рыцарю подобает безрассудная, слегка презрительная щедрость, а отнюдь не скопидомство.

Рожденный в середине мая, под знаком Тельца, Эгберт обожал комфорт и, в отличие от братьев по оружию, деньги тратил ну, оч-чень неохотно. Тому были веские основания. Фамильный замок давно нуждался в неотложном ремонте и некотором переустройстве — то, чем довольствовались предки зачастую не совсем подходит (либо совсем, то есть совершенно не подходит) их потомкам. И за крестьянами нужен глаз да глаз. Да мало ли дел в большом и сложном хозяйстве.

А он вместо того, чтобы заниматься делом, мотается черт знает где бог весть зачем (или если хотите — бог весть где черт знает зачем.) Еще и транжирит денежки. Заветные серебряные и золотые кругляшки различной степени потертости с носатым профилем короля Рида XVII-го Легкомысленного. Ай-яй-яай! Вот как отвратительно быть жертвой хорошего воспитания!