Неправильный рыцарь (СИ)

— Дурочка, — ласково произнес несчастный отец. «Как же все-таки она похожа на мою ненаглядную Гаэль!» Колдун смотрел и с трудом сдерживал боль в сердце. — Неужели Ты до сих пор не поняла: ЕГО ЛЮБОВЬ К ТЕБЕ — ДОПЕРВОГО ПРИКОСНОВЕНИЯ. Я спасаю тебя, дитя, от боли и позора. От боли и позора, — пристально глядя ей в глаза, повторил колдун.

— НЕТ-НЕТ-НЕ-Е-ЕЭТ!!!

— Это правило Неземной Любви, — развел руками колдун. — Не мое правило, не мое. И оно незыблемо. Ненарушимо. Никем и никогда.

В следующую же минуту налетевший порыв ветра — буйного-бешеного ветра — обратив его руки в крылья, завертел, закружил колдуна — и унес. И лишь терпкий, отдающий горечью, запах трав напоминал о его недавнем присутствии.

«Роман о заклятых

любовниках»,

глава двести

семнадцатая

Глава двадцатая

Мелинда…ах, Ме-лин-да-а… Ее сочные формы не давали рыцарю покоя. Тугие шары грудей и полукружья бедер. И это — при относительно тонкой талии. О-о-о…

Чудное виденье возникло в мозгу Эгберта так ярко, так отчетливо, что он заерзал, заворочался на ложе. Среди ночной прохлады его вдруг окатило жаром: Эгберт, как наяву, увидел губы девушки, похожие на спелую клубнику. Такую…м-мм…сладкую… Губы, не изрыгающие бранных слов и жутких проклятий. Влажные и слегка полуоткрытые, будто зовущие к поцелую. Сказочное, поистине фантастическое зрелище! Ку-уда уж до нее графине с ее неаппетитным, худосочным тельцем!

Он лежал, заботливо укрытый звериными шкурами, и никак не мог заснуть. Жар сменился ознобом, и зубы Эгберта дружно заклацали, застучали, как детская трещотка. Его била мелкая дрожь. Мысли о девушке попросту изводили его. Зная характер Мелинды, рыцарь боялся заговорить с ней даже на самую невинную, пустяковую тему. О погоде, о природе, о птичках-рыбках-червячках. А уж поведать ей о своей любви… Охо-хо-нюшки-и. «Скормит Мусику или кому-нибудь еще, — с тоской подумал Эгберт. — Как пить дать, скормит.» Бог знает, до чего бы еще он додумался, если бы сон не уволок его (не менее решительно, хотя и куда более бесцеремонно, чем прежде старик) в свое призрачное царство. Дыханье рыцаря стало ровней, озноб и жар, наконец, оставили его в покое. Но желанного забытья Эгберт так и не получил. Происходящее во сне казалось не менее странным.

На зеленой лужайке резвились крокодилы. Всегда неповоротливые твари по-щенячьи гонялись друг за дружкой, высоко задрав тяжелые хвосты и при этом пронзительно (наверняка, радостно) верещали.

Среди густой травы (она была не просто неестественно яркой, а, что называется, — «вырви глаз») вместо цветов росли…звезды. Большие и маленькие. Всех цветов радуги. Ослепительные — и не так, чтоб очень. Над ними меланхолично порхали стрекозы и бабочки с пожелтевшими от времени пергаментными крылышками.

И без того несуразную картину добивали…ох, простите! дополняли ядовито-розовые, как цукаты для торта, облака. Они были картинно развешаны чьей-то неведомой рукой по ярчайшему голубому небу.

Вдруг, неизвестно откуда, появилась Мелинда. Словно из воздуха вынырнула. Крокодилы тотчас же рванулись к ней. Они толкались и сбивали друг друга с ног… простите! с лап. Эгберт не верил глазам: зубастые твари ластились к девушке. Стрекозы и бабочки шелестящим облаком окружили ее со всех сторон. И звезды-цветы отовсюду тянули к ней свои лучи.