Неправильный рыцарь (СИ)

Она закрыла лицо руками.

— И? И что? Что дальше?!

— Что и полагается, — не отнимая рук и не поднимая глаз, прошептала девушка, — целовала-миловала, чуть (ох-х!)… чуть не съела! Он такой… та-а-ако-ой! Ах, как только мое сердце не разорвалось!

— Да какой же?! — с досадой воскликнула самая непонятливая. Ее простоватое лицо не смогли облагородить ни модная помада («Кровь из сердца ангела»), ни спускавшиеся на круглый лоб и толстые щеки жемчужные висюльки, ни вычурная прическа с лихо сдвинутой набекрень беличьей шапочкой. — Да какой же он растакой? — повторила она, озираясь на остальных, прячущих усмешки. — Объясни-ка, не морочь голову.

— Вот приснится он тебе — сама поймешь! — разозлилась юная сновидица. Очевидно от смущения, в девушке проснулось ехидство, и она нарочито тоненьким (оса? муха? комар?) голоском добавила: — Если, вообще, приснится. Вряд ли ты в его вкусе. Он-то ведь красавчик, а ты — индюшка жирнозадая! Еще и дура впридачу, ффу!

— Сама дура! Деревенщина!

— Может быть, — с легкостью согласилась ее обидчица. — Ну и что? Зато я вот — красавица, и приснился он мне, а не тебе!

Она усмехнулась и щелкнула не ожидавшую ничего подобного толстушку по носу.

— Ах, ты-иии!!!

— Разнимите же их! Ну, пожалуйста! — послышались умоляющие голоса.

— Зачем? — Удивление главной фрейлины казалось искренним и неподдельным. — Пусть подерутся всласть. И они душеньку отведут, и мы полюбуемся. Все какое-то развлечение, не это чер-ртово рукоделие… только все пальцы себе исколола! — Ее голос сорвался на свистящий шепот: — Пропади оно пропадом! Гори оно в аду! Ох, прости, святой Януарий! Прости, прости!

— Ну, хватит, что ли! — наконец, скомандовала она. — Хватит, я сказала! Обе хороши! А вдруг он, этот ваш красавчик, и еще кому приснился? Он ведь никому из вас, идиоток и дур, не обещался. А, значит, и сниться волен кому угодно! Ясно вам? Ясно или нет?!

Она оказалась права. В самом деле, рыцарь приснился не одной, а почти всем. Да, как это ни странно. И дамы, с неслыханной доселе щедростью, стали делиться впечатлениями. Постороннему человеку могло показаться, что прелестные особы — все до одной — находятся под действием чар — и чар особой важности и сложности. Чем иным можно было объяснить их дрожь, их трепет, их не в меру разгоряченные лица и лихорадочно блестящие глаза? Чары, разумеется, чары! «Возьми сердце жабы, свари его в полночь с пшеничной мукой, да посыпь перцем и мелкой солью. Добавь к сему горстку толченых мухоморов, змеиные язычки да полфунта отборной сметаны. Отборной — стало быть, жирной да густой, экономия здесь ни к чему. Вари да помешивай, вари да помешивай. Вари, как следует! Старайся! А перед самым концом, как закипит да вспучится, да начнет издавать непотребные звуки, оскорбляющие женскую стыдливость, — влей полкубка вина. Влей да не перепутай: красное — для мужчины, белое — для женщины. А ежели перепутаешь, великая беда от того произойти может. Какая — лучше тебе о том и не помышлять.» Но ведь последний раз они пили вино на свадебном пиру… Так неужели… неужели? Ох, нет! Быть того не может! И, главное, главное, заче-е-еэм?!

— Такой хорошенький, просто лапочка! — со слезами умиления поведала черноволосая. — А, главное, скромняжечка! Повздыхал, потоптался где-то на обочине моего сна — и растаял. Очень, очень деликатный молодой человек!

— А мне он позволил расплести-расчесать гриву своего коня, — загрустила русоволосая. — Густую, кудрявую, шелковистую… Эх, мне б такую — все вокруг обзавидовадовались бы. Ой, что это я! — оглянувшись на подруг, она быстро зажала рот ладошкой.

— И все-оо? — Блеклая, полупрозрачная, изможденная стремлением к совершенству, блондиночка всплеснула ручками. Алый шелковый шарф, предназначавшийся жениху — ажурный, изысканный и уже почти готовый — свалился вниз, к ее ногам, и девушка безжалостно на него наступила. — И только-то?!

— Ага. И только-то.

— Ах, котик, прелесть, очаровашка! — наперебой загалдели дамы.

— Он та-а-ак на меня посмотрел…Ооо!

— И на меня, на меня тоже! — эхом откликнулись еще две.

— Нет, на меня! — стукнула кулаком третья, и спавшая у нее на коленях черная кошка вскочила и зашипела. — На меня! Он смотрел на меня, ясно вам, курицы?!

— Сроду таких не жаловала, даже терпеть не могла, — не обращая на нее внимания, разоткровенничалась рыжекудрая. — А теперь вот — хочу и со всеми потрохами!