Среди наших давно бытует молва, что письменные признания — к беде,Наши знают точную цену словам, не лгут, не путешествуют по воде.Наши не ищут выхода или брода — слишком дешевый это для них прием,Из букв королевы они выкладывают «свобода», после вонзая колотый ледВ самое сердце ее.Наши обычно молча ведут допросы, не пытают и не вкалывают скополамин.Ты сам додумаешь все, о чем они спросят, и непроизвольно выложишь это им.Наши не числятся в базах по отпечаткам, по документам и справкам их тоже нет.Есть суеверие, будто на их сетчатках выжжены звездные карты, маршруты комет,Координаты планет.В конце марта у них начинает светиться кожа, наши бросают цифры и сверки смет,Бросают дома и офисы, расталкивая прохожих, идут туда, где из неба сочится свет,Туда, где от жара небо порвется клочьями. Сбиваются в стаи особей так по сто.Наши становятся по двое вдоль обочин заброшенной трассы «Киев-Владивосток»И стоят живой посадочной полосой.В полночь свечение ярче, туман по пояс, их сердца уже ударяют как будто реже,Они стоят, словно ждут запоздавший поезд, и скоро небо наполнит огонь и скрежет,Словно сейчас прожектор прорежет темень, и поток упадет на этот ночной вокзал,Наши здесь могут стать собой хоть на время, Аргусу глядя в распахнутые глаза:«Заберите нас отсюда! Заберите назад!».Без ответа, тихо, и полночь вокруг безлюдна. Не прилетели, но это не в первый раз.Наши пойдут отсюда по прежним будням, топча зеленой планеты морщины трасс,По ночной росе, из медвежьих ковшей пролитой, идут пешком несколько тысяч миль,Превращаясь обратно в Петь, Антонов и Толиков, Татьян, Ирин, Ларочек и Людмил,Соглашаясь еще немного побыть людьми.