Непредумышленное

Неважно, в каком королевстве это случилось,
Как назывался город, что стал местом действий,
Главное — это не всеми навеки забылось,
Главное — это потомкам пока интересно.
В общем, был город, не хуже, не лучше прочих,
Маленький рай, город грез и людей хороших,
С озером чистым, глубоким, как небо ночью.
И в этом раю с давних пор почитали кошек.
Кошки приравнивались к богам или их потомкам,
Обидеть кошку — позор на семью навечно.
Их славили, пели и восхваляли громко.
А кошки людей защищали от зла, конечно.
Кошки с людьми жили тесно, почти семейно,
Входить могли кошки в дома, и им были рады,
И хотя отношения эти были священны,
Всегда есть те, чьи слова наполнены ядом.
Жили такие рядышком, по соседству,
Таились в углах, искушали на веру иную.
И вечно твердили: «кошки — адепты беса,
Нельзя доверять им, беда никого не минует».
Конечно, не слушали их, да и незачем это,
Злых шептунов защищает какой-то Единый,
Который за семеро суток придумал планету,
Которому пост и моления необходимы.
Но вскоре подули призрачные ветра,
Тревога зажала сердца матерей в ладонях,
И настала в городе траурная пора —
От неизвестной болезни умер ребенок.
И с ветром слухи пришли о какой-то даме,
С отравой в крови и нравом, как ветер, вольным.
Чей жизненный путь усеян людскими телами,
А делами ее весь Аид до краев переполнен.
И паника стала прокрадываться в умы,
Сочиться в щели, скручиваться в углах,
И сколько б люди не брали надежд взаймы,
На окраинах стали опять находить тела.
А кошки начали странно себя вести,
Словно бы беспокойством одолены,
И люди посмели худшее допустить,
Признав такой поворот делом их вины.
И злые умы стали вкрадчиво лопотать:
«То богиня кошачья египетского креста.
Это проклятье, а кошкам на вас плевать.
Вон как волнуются, видимо, неспроста…»
Тогда неслышно, черное, как гнильца,
Вкрадывалось сомнение в души тех,
Кто кошкам доверяли свои сердца,
Но один за другим таяли в пустоте.

Тогда развернулась иная система вер.
Слуги Единого пели уже смелей,
Уповая чаще на чей-то чужой пример,
И хватало примеров, покоившихся в золе.
Но Единого слуги ели один лишь хлеб,
И не брали в рот мяса — проклятого сырья,
Но зерна хлеба многие сотни лет
Поражала галлюциногенная спорынья.
Отравная души дурманила, как вино,
Вызывала параноические миражи,
И кричали безумные, грезилось им одно —
Что никому до старости не дожить.
Что славный город брошен на высший суд,
И голоса им гибель страшную предрекают,
Что ангелы отчаявшихся не спасут,
Если кошек не объявят врагами рая.
И в панике люди — к Единому на крыльцо,
Принимая хлеб и вино по закону Света,
Попадая к Отравной в замкнутое кольцо,
Вербующей каждые сутки новых адептов.
Безумием, как болезнью, больны навзрыд,
Обратили на кошек мысли свои опять,
И по городу стали часто гореть костры —
Кошек стали неистово истреблять.
Захватила людей кровожадность, густая злость,
Жестокость брызгала в стекла, лилась ручьем,
Немногим кошкам в том месиве повезло —
Остальные же вскоре узнали, что здесь по чем.
Их вмуровывали в бетон, как слуг ведьмовских,
Давили и мучили, десятками, сотнями жгли.
А кошки верили людям, некогда славившим их,
И потому из города не ушли…
…На праздники под всенародный вой,
Ломали лапы им, оставив лишь одно —
Захлебываясь кровью и водой
Идти на дно, на дно…