Непреклонность

Мой альбом для рисования лежал открытым на его коленях, в то время как он изучал один из моих эскизов. Мои рисунки были сродни моему дневнику, и было нечто настораживающе интимное в том, что он сидел на моём личном месте, рассматривая их.

— Убирайся из моей комнаты и не трогай мои вещи.

Он проигнорировал мой выплеск эмоций, его взгляд потемнел и стал бездонным, когда он посмотрел на меня.

— Ты так долго пробыла в ванной, что я было подумал, что ты снова попробуешь сбежать.

Я туже затянула полотенце вокруг себя и постаралась не замечать жар, зарождавшийся на моём лице.

— Ну, как можешь видеть, я всё ещё здесь. Итак, не возражаешь ли ты покинуть мою комнату, чтобы я смогла одеться?

Выводящая из себя улыбка заиграла в уголках его рта, и в комнате неожиданно стало слишком жарко.

— Конечно, — он положил альбом для рисования на диван и встал. — Твои рисунки довольно хорошие. Тебе вообще кто-нибудь об этом говорил?

— Я не показывала их никому. Это личное, — подчёркнуто произнесла я, чтобы вновь напомнить ему, что он вторгся в моё личное пространство.

В душе я чувствовала маленькую вспышку удовольствия от его похвалы, но я никогда не позволю ему об этом узнать.

Выглядел он абсолютно не раскаивающимся за вторжение, пока неторопливо шёл к лестнице.

— Скоро увидимся внизу.

Рассердившись, я подошла к дивану, чтобы закрыть альбом, и резко остановилась, немного не дотянувшись до альбома, когда увидела смотревшее на меня лицо Николаса. Я почувствовала уже знакомый мне укол страха, который я испытывала каждый раз, когда вспоминала о том вечере в Портленде. Я не записывала свои чувства в дневник, я рисовала их, и по некой причине этот образ был тем, что больше всего выделялось в моём воспоминание того вечера. Может быть, потому что это был момент, когда я поняла, что не была одинока. То, что кто-то ещё посмотрел на это, заставило меня почувствовать себя незащищённой и уязвимой, особенно если это был Николас.

Я оделась не торопясь и планировала потратить чрезмерно много времени на сушку волос, чтобы не допустить столкновения с ним как можно дольше. Однако у шторма были иные планы, и электричество отключилось, как только я взяла в руки фен.

— Отлично! — пробормотала я, ища фонарик.

Я схватила полотенце, дабы попробовать просушить волосы насколько смогла бы, и затем, поскольку откладывать неизбежное больше было невозможно, спустилась на первый этаж, вместе с Дейзи, следовавшей за мной по пятам.

Я нашла Николаса на кухне, занятым приготовлением сендвичей при свете горящей свечи, рукава его рубашки были закатаны, а его кожаная куртка была перекинута через спинку стула. Повседневная домашняя картина, представшая передо мной, была настолько контрастной образу воина, к которому я привыкла, что я внезапно остановилась и Дейзи натолкнулась на мою ногу.

— Что ты делаешь?

— Ужин. Я бы заказал доставку, но, похоже, электричества нет во всём городе. Так что остаются сендвичи, — он передвинул тарелку по столешнице в мою сторону. — Надеюсь, ты любишь жареную говядину.

— Хм, спасибо, люблю, — пробормотала я, попытавшись понять, что он задумал.

В одну минуту он был разъярённым, а в другую готовил мне ужин. Если он думал, что сможет застать меня врасплох, став милым по отношению ко мне, ни с того ни с сего — он не ошибся. Я не знала, как реагировать на эту новую его сторону. Чтобы скрыть свой дискомфорт, я выхватила пакет картофельных чипсов из буфета и банку маринованных огурцов из холодильника, положив всё на стол вместе со стаканами, наполнив их содовой.

Николас перенёс сендвичи на стол и поставил пеньковую свечу в центр. Я пожёвывала свою верхнюю губу и нервно заправила влажные волосы за ухо, когда меня осенило, насколько уютную картину мы создали, ужиная при свете горящей свечи, пока шторм завывал снаружи. Я взглянула на Николаса, который казался довольно непринуждённым, выкладывая чипсы на свою тарелку, как будто мы каждый день вот так ужинали. Его волосы всё ещё были влажными из-за дождя и его черты лица были расслаблены, как будто он наслаждался жизнью. Он поднял взгляд и его глаза были под стать жидкому дыму в свете свечи, когда они встретились с моими глазами. Мой желудок совершил небольшой скачок, и я сразу же обнаружила, что мой собственный сендвич был очень увлекательным.

Сендвич был приготовлен именно так, как я любила: жареная говядина, сыр и соус с хреном на ржаном хлебе. Я едва не поинтересовалась у него, откуда он узнал, какой сендвич я любила больше всего, но воздержалась. Я не была уверена, что хотела узнать, как много он обо мне выяснил.

Минуту мы ели в тишине, прежде чем он задал вопрос, который, как я знала, рано или поздно последует.

— Не хочешь рассказать, где ты сегодня пропадала, и почему вернулась пахнущей так, словно ходила в бухту купаться?

Я прекратила обкусывать чипсу, чтобы произнести:

— Это были личные дела, о которых мне надо было позаботиться, и я действительно ходила купаться в бухту. Доволен?

— Отнюдь нет.