Непрерывность

М о ч е н и г о. Сгорел…

И н к в и з и т о р. Мы сладко спали в нашем доме, а он распахнул ставни и разбудил нас. Свет его истины нас ослепил, и… мы убили его.

М о ч е н и г о. Сгорел…

И н к в и з и т о р. Убив, я возвеличил его в веках… Убив, я… в веках себя… проклял… Он был прав, господи, он был прав!

М о ч е н и г о. Сгорел, скотина, подлец, сгорел… (Уходит.)

И н к в и з и т о р (кричит). Ко мне!

Вбегают  ч е т в е р о.

(Ожесточенно.) Девицу Марию Ориэлли убрать. Убрать! Засохшую ветвь срезают, засохшее дерево рубят. Мы должны быть сильны. Пройдут века, и нам придется находить силы, чтобы признать свое злодейство во имя господне. Трудно нам будет найти их, и потому начинайте сегодня. Убейте ее, ибо она помнит! (Уходит.)

Ч е т в е р о. Служим господу!

Появляется  М а р и я.

П е р в ы й. Сегодня ты умрешь. Ночью. В реке утопим.

М а р и я. За что? Я не хочу! Нет! Нет! Я же вернулась к вам.

Т р е т и й. Но ты помнишь.

М а р и я. Я ничего не помню. И я хочу жить. Я не устала еще жить.

В т о р о й. Ты помнишь о нашей слабости.

М а р и я. Пощадите. Я забуду о ней.

Ч е т в е р т ы й. Но ты не забудешь о Бруно.

М а р и я (сразу сдавшись). Да… Это правда… Джордано, я обещала, что умру за тебя!.. Так и вышло, будь ты проклят… Спасибо тебе, Джордано, что помог мне сдержать слово…

НА МОЛДАВАНКЕ МУЗЫКА ИГРАЛА Романтическая драма в двух действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Б о р и с — 30 лет.

Р а я — 22 года.

Г а л я — 20 лет.

Ф е к л а — 22 года.

П и р о к с — 19 лет.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

На авансцене — все  п я т е р о  у ч а с т н и к о в  спектакля.

Б о р и с. Это было. Мы — свидетели тех дней и участники тех событий.

Р а я. Это было. Иногда я просыпаюсь ночью оттого, что в висках, словно удары метронома, стучит: было, было.

Г а л я. Это было. И теперь этого не вычеркнешь ни из истории, ни из памяти, ни из сердца.

П и р о к с. Это было. Что б там ни трепали некоторые за нашу молодость, я ни от чего не отказываюсь.

Ф е к л а. Это было…

Б о р и с. Нас осталось совсем мало, но мы живы и сегодня, и порой мне кажется, мы будем жить вечно. Мы помним, а память не вправе умирать.

Р а я. Почему именно я выжила там, где у всех были равные шансы? У меня нет ответа. Если только… Я никогда не лгала. Может быть, судьба для того меня и сохранила, чтобы жила правда?

Г а л я. Речь идет об Одессе, об одесском подполье, о борьбе за власть Советов.

П и р о к с. О нашей трудной и прекрасной юности!

Ф е к л а. Неверный шаг — смерть. Оплошность, ошибка — смерть. Неосторожно оброненное слово — смерть.

Б о р и с. Все были очень молоды. Почти всем руководителям обкома партии по двадцать — двадцать четыре года.

Р а я. Комсомольцы-подпольщики — мальчишки и девчонки пятнадцати, шестнадцати, семнадцати лет. Девятнадцатилетние, двадцатилетние — уже «старики».

Г а л я. Мы учились искусству борьбы по ходу дела. И многие из нас платили за науку дорогую цену. Ведь за нами охотились одновременно восемнадцать контрразведок!

П и р о к с. Но как мы их «делали», этих обормотов, кто бы знал!

Ф е к л а. И это было.

Б о р и с. Сбор, доставка и хранение оружия.

Р а я. Переправка партийной литературы и денег для местных организаций.

Г а л я. Работа в Красном Кресте, распространение листовок и прокламаций.

П и р о к с. Сотрудничество в партийной контрразведке. Сбор данных, наблюдение за контрразведчиками противника, изготовление документов, вербовка агентов в стане врага.

Ф е к л а. Диверсии, порча телеграфной и телефонной связи, обрыв проводов.

Б о р и с. Таков далеко не полный перечень конкретных заданий, выполнявшихся одесскими комсомольцами-подпольщиками.

П и р о к с. Пятого февраля тысяча девятьсот двадцатого года в Одессе началось восстание.

Г а л я. Наши очистили от деникинцев Пересыпь, Слободку и Молдаванку…

Б о р и с. Мы расскажем всего лишь об одном эпизоде этой долгой борьбы, эпизоде, в котором силою обстоятельств пришлось принять участие нам, пятерым.

Р а я. Это произошло в конце января двадцатого года… Сложилась ситуация, собравшая нас вместе на два часа. Самые страшные два часа в моей жизни.

Г а л я. Бывают такие минуты, когда все, что ты знал до сих пор, оцениваешь как бы заново. И потом много лет спустя, однажды, вдруг, с удивлением обнаруживаешь, что этим новым знанием оказалась освещена вся твоя долгая дорога. Именно такие два часа выпали на мою долю там, на конспиративной явке.

П и р о к с. Явка находилась на Преображенской, в двух шагах от тюрьмы. Я к тому времени всякого нанюхался: и сам убивал, и со мной смерть не раз в орлянку играла, и за решеткой поторчал — в общем думал, что меня-то уж вряд ли чем охохлатишь. А тут… И всех-то дел вроде — посидели, как культурные люди, поговорили… Так я вам скажу: любую минуту того разговора я б не глядя поменял на любой день моей прошлой жизни. Любую минуту из тех двух часов.