Т е р е х о в
Т а н я. Почему тут, в России? А сами вы — из Африки?
Т е р е х о в. Африка — часть света. Площадь свыше двадцати девяти миллионов квадратных километров. Население свыше ста восьмидесяти миллионов человек. Отделена от Европы Средиземным морем и Гибралтарским проливом. Климат тропический, жаркий. Животный мир…
Утром расписались, а днем в эшелон…
З и н а и д а
Щ е р б и н а. Спасибо. Даже неудобно — целый пир.
З и н а и д а. А как же! Для нас это радость — солдатиков принять. Все же мимо идут, к нам и не попадает никто.
С е р а ф и м а. Кстати, как вы на нас набрели? Насколько я понимаю…
Т е р е х о в. Да, точно, не сюда нам, к переднему краю… Моя промашка. Они-то городские, им простительно, а уж мне никак. Крутанул я по болоту километров на пять, не меньше. Попросту сказать, заблудился. Да еще обезлошадели. В общем, если б не пацаны…
Б е л о к о н ь. Какие пацаны?
Т е р е х о в. Да встретили на болоте — в тыл они к немцам ходили с засадой. Побили там фрицев кучу и офицера шлепнули, вот документы его и несли.
З и н а и д а. Это партизаны?
Щ е р б и н а. Нет, с нашей стороны.
Т е р е х о в. Рассказывали, как немцы на засаду ихнюю напоролись, — умора! Геройские ребята. Из ваших мест, видать, раз мы к вам. Может, даже знаете.
Т а н я. Туман сегодня легкий, к теплу. А у вас задание, да?
Щ е р б и н а. Из госпиталя возвращаемся. Ну, и, понятно, кой-чего со склада подбросить велели.
З и н а и д а. Вы были ранены?
Т е р е х о в. На этот раз пронесло.
Н и н а. Хороший смех — дистрофия!
С е р а ф и м а. Что это значит? Что, вас не кормят?
Щ е р б и н а. Вы о боях на Сучанском болоте слыхали? Плацдарм там держали почти месяц в окружении — слыхали? Это мы.
Т е р е х о в. Было дело. Поперебивались с пуговки на петельку… Почти всех ребят там положили. Так и хоронили в ржавой воде — опустишь, и нету…
Б е л о к о н ь
Щ е р б и н а
Т е р е х о в. Страх сколько фашиста там придавили — по десять атак за день, а другой раз и двенадцать! Весело!
С е р а ф и м а. Какое уж тут веселье? Помилуйте!
Н и н а. Под вишнями да за чаем этого не понять.
Т е р е х о в. Что ты! Самый кураж по такой драке! С харчем только слабо было, отрезаны, понимаешь. Ага! Котелок сухарей и банка консервов на двадцать человек в день, вот тебе и весь харч! Не больно жирно по такой работенке!
З и н а и д а. Ешьте, ради бога, ешьте, мы еще что-нибудь соберем.
Щ е р б и н а
Т е р е х о в. Двадцать один человек у нас на прорыв осталось, когда приказ пришел — прорываться, уходить, значит. Однако прошли. А как дошли, так попадали…
С е р а ф и м а
Н и н а
Т а н я. А вообще… Вас когда-нибудь ранило?
Щ е р б и н а. Само собой… На войне без этого не бывает. Все уже меченые.
Т а н я. А больно это? Я имею в виду, когда ранят, очень больно?
Н и н а. Больно… Когда тело рвет железом, больно.
Щ е р б и н а
Б е л о к о н ь
Щ е р б и н а. Прохор Фомич.
Б е л о к о н ь. Благодарю. Сколько вам лет, Прохор Фомич?
Щ е р б и н а. Пятьдесят четыре.
Б е л о к о н ь. Вам пятьдесят четыре? Мы ровесники, оказывается.
Щ е р б и н а. Да ну? Тогда что ж, понятен интерес. Непросто в мои годы воевать, прямо скажу. Но и то… Я ж не призванный, своей волей пошел, выходит, грех жаловаться.
З и н а и д а. А семья?
Щ е р б и н а. Да… С семьей у меня неважно получается… Одни женщины и не шибко могучего здоровья. Пока мы под Москвой воевали, нам зарплата от своей работы шла. Ну, вроде как ты в командировке. А перешли сюда — все, получай ефрейторские…
Н и н а. До этого ли сейчас?
Щ е р б и н а. Это, дочка, жизнь называется. Пока жив, всегда до этого. У меня в Москве-то семь ртов моей получки ждет. Это, между прочим, тоже в мой счет фашистам вписано.
Т е р е х о в. Чего там — счет! Давить их, гадов, давить и давить, пока не прочухают! Мне, к примеру, некогда. Спешу крепко. Вот сижу, а чувствую — горит внутри, в драку тянет! За всех дружков моих!
Т а н я. Правильно! Мстить беспощадно!