Непрерывность

З и н а и д а. Ага, забрало? А меня, видите, ни капельки! (Ей уже достаточно, она то, что называется «поплыла».) Вот выпила — и хоть бы что, абсолютно! А они мне все — жу-жу-жу, жу-жу-жу, жу-жу-жу! Запилили совсем! Подумаешь, рюмочку выпью, ах, какой скандал! А если я жизнелюбка! Я раньше, может, на столе танцевать любила — не позволяю же я себе такого больше! А им все не так, все не так! Думают — я дура, ничего не вижу. Шутите, все я вижу, все-все-все! А если молчу, так это еще ничего не значит. Умный всегда промолчит, правда же?

Т е р е х о в. Точно! Золотые слова! Еще повторим? Или вам не стоит, может, больше?

З и н а и д а. Отчего же мне не стоит? Очень даже стоит! Я даже не почувствовала пока! Мы же немного совсем, по глоточку!

Т е р е х о в. Порядок… (Разливает.) Ну, чего там, нынче дело у нас одно — за победу!

З и н а и д а. За победу!

Т е р е х о в. Разгромим гадов!

З и н а и д а. Всех до одного!

Т е р е х о в. И чтоб второй фронт не задерживался! Верно?

З и н а и д а. Золотые слова, Ванечка!..

Пьют.

(Зинаида сидит мгновение, приходя в себя, потом начинает смеяться.) А Сима-то, Сима! С топором!.. Еще смущается!.. Господи, думает, я дура!.. (Смеется.)

К телеге подходят  С е р а ф и м а  и  Т а н я.

С е р а ф и м а. Сколько ненависти в этой санитарке!

Т а н я. Ей больно очень. Я видела. Это ужасно.

С е р а ф и м а. Да, это ужасно. Не боль, я о другом. О ненависти. О ржавчине на сердце.

Т а н я. Но ведь война! Они…

С е р а ф и м а (перебивает). Да, они… Война… Когда-нибудь войны кончаются, а ржавчина, наверное, остается.

Т а н я. Ну и пусть, пусть остается! Лучше это, чем они…

С е р а ф и м а. Да… Так ты и не прилегла.

Т а н я. Не хочется, тетя Сима.

С е р а ф и м а (задумчиво). Тетя, тетя… Нервы, нервы… (Внезапно.) Таня, мы сегодня уйдем отсюда, все. Пойди собери свое самое необходимое.

Т а н я. Как?.. Ничего не понимаю… Кто это решил? Когда?

С е р а ф и м а. Я решила. Тебе этого недостаточно? Я решила. Сейчас.

Т а н я. Но мне нужно сначала…

С е р а ф и м а. Что?

Т а н я. Ну…

С е р а ф и м а. Ты кого-нибудь ждешь?

Т а н я. Да.

С е р а ф и м а. Хорошо. Так или иначе, уйдем сегодня. После того, как ты кого-то дождешься.

Т а н я. Тетя Сима, если любишь, любимому многое можно простить?

С е р а ф и м а. По-моему, если любишь, не прощаешь.

Т а н я. А если бы вы тайно любили, вы бы могли кому-нибудь про это рассказать?

С е р а ф и м а. Нет.

Т а н я. Почему?

С е р а ф и м а. Потому, что тайна — это ответственность, которую нельзя взваливать на других.

Т а н я. А папа с мамой? Они знают, что мы уходим?

С е р а ф и м а. Узнают…

На лавке сидят  Н и н а  и  Б е л о к о н ь.

Н и н а. Когда мне предложили ампутацию, я отказалась. Категорически. Зачем? Уж лучше умереть со своими ногами, чем без них жить. Ну, коллеги все же рискнули, прооперировали. Все удачно, только тут самое-то и началось. Ноги искалечены, послеоперационные рубцы. Стала тренировать — в обморок падаю от боли. Уговорила я лечащего там, во фронтовом госпитале, чтобы дал мне справку о годности без направления на врачебную комиссию. Я хотела в действующую часть попасть, в стрелковые роты. В бою нервы в таком напряжении, что любая боль не так чувствуется. Это известно. Так что во время боев я свои рубцы разработаю, постепенно, конечно.

Б е л о к о н ь. Какой у вас холодный ум. Удивительно!

Н и н а (улыбается). Знаете, мне врач почти так же сказал. «У вас, говорит, Нина, ум экспериментатора».

Б е л о к о н ь. Он прав…

Н и н а (после паузы). Ничего он не прав… И вы… ничего вы не знаете… Боль в конце концов и в тылу бы прошла. Но я должна быть там, где их убивают, понимаете? Каждый день, каждый час! Я видеть должна, как их убивают, и сама тоже… их убивать… хочу…

Б е л о к о н ь. Кого их?

Н и н а. Их…

В классе  З и н а и д а  и  Т е р е х о в.

З и н а и д а. Какой вы душка, Ваня… Была бы я помоложе… Ваня, поцелуйте меня, а? Мне очень хочется, чтоб вы меня поцеловали…

Т е р е х о в (неожиданно серьезно). Невозможно, Зинаида Тимофеевна. Уж извините… Я свою Маруську жалею…

З и н а и д а. Вы свою Марусю жалеете. Почему жалеете, за что?.. Непонятно. Меня Кирилл пожалел когда-то и до сих пор… Все-то вы что-то жалеете… Между прочим глагол «жалеть» равно относится и к жалости, и к жадности. Так что там у вас, мужчины, а?

Т е р е х о в. У нас порядок полный, как говорится! Точно!

З и н а и д а (смеется). Все вы ужасные хвастунишки. А на деле… Кирилл сказал мне тогда: «Ничего больше не бойся, Зинуша, ничего. Я сильный, я тебя на руках пронесу через все страшное». А я болела, и мне было так страшно… и так хотелось ему верить… И я поверила… Когда-то у меня была няня. Она часто говорила: «Жизнь пережить что море переплыть — побарахтаешься, да и ко дну».