Непрямое говорение

§ 90. Языковые наполнители точки говорения – вне и внутри эгологической зоны. Сначала о двух типах языкового наполнения точки говорения «я» первичного автора, условно взятой (для тематической отчетливости) как неподвижная и стабильная относительно местоименной шкалы, т. е. в отвлечении от ее на деле неотмысливаемых модификационных разновидностей, связанных с этой шкалой (ниже будет оговорена и вторая сторона этой «условности»). Происходящие здесь изменения отражаются не столько на ноэтическом, сколько на ноэматическом смысловом составе речи.

Во-первых, это модальность, причем разнотипная. Помимо заполнения точки говорения первичного автора модальностями актов сознания в их гуссерлевом толковании (утверждение, вопрос, сомнение, фантазия и пр.), что трансформированно фиксируется формальной логикой и формальным языковым синтаксисом (в частности, в категории «наклонение»), возможны, как мы видели, и специфически языковые модальные заполнители. Гипотетически можно, как здесь предлагается, говорить, помимо разнообразно рассматриваемой и толкуемой точки говорения нарратора, о точках говорения дескриптора, экспланатора (объяснителя), экспликатора (истолкователя), эксплоратора (исследователя), изобразителя и др. Эти специфически языковые установочные модальности наполняют точку говорения первичного автора «параллельно» или «независимо» от модальных характеристик первого типа. Существенный момент здесь в том, что непрерывно меняется не только наполнение точки говорения первичного Я модальностью первого типа, но что может сменяться по мере развертывания высказывания, как мы видели выше, и модальное наполнение второго типа (нарративное на описательное и т. д.). Вместе же с изменениями модальности меняется модус бытия «предмета» речи (словесной смысловой предметности, индуцируемого ноэматического состава). Изменения модального наполнения точки говорения первичного Я могут рассматриваться вне эгологической зоны, поскольку они могут происходить независимо (что не исключает совместности) от местоименных смен точек говорения (сменить модальность и модус бытия предмета может «одна и та же» авторская ипостась Я) – поэтому специально о модальных сдвигах уже говорилось выше (раздел 3.3), до акцентируемого в данной главе интерсубъективно-эгологического контекста.

Второй тип языкового заполнения точки говорения первичного автора – аттенциональный: сюда относится все то, что выше подробно описывалось в связи с «фокусом внимания», его сменами, наложениями, расщеплениями и т. д. Фокус внимания может смещаться как по пространственной (движение аттенционального луча по разным фрагментам интенционального объекта), так и по временной (ретенции, протенции, временные разрывы и перемещения ноэм) координатам ноэматического состава акта.

Третьим типом наполнителя точки говорения первичного автора является тональность в ее различных вариациях (смех/страх, экспрессия/импрессия и др.). Выше – вне эгологического контекста – о тональности тоже уже подробно говорилось (разделы 2.5; 3.3), но тональная тема окажется особо значимой, как мы увидим, и для эгологической сферы, так что ниже мы опять к ней вернемся в новом ракурсе (см. § «Диапазон тональности»).

Четвертым – непосредственно эгологически-интерсубъективным и потому интересующим нас здесь в первую очередь – типом наполнителя точки говорения является то, что ближе всего выражается известным понятием «голос», но не исчерпывается им: проблема касается не только в прямом смысле чужих «голосов» в высказывании, но и точек говорения, принадлежащих различным ипостасям «я»; кроме того «чуждость» голоса и занимаемой им точки говорения может проявляться и ощущаться по разным параметрам. В дополнение к по-разному инсценируемой позиции «я» в высказывании может, как уже говорилось, использоваться (тоже, конечно, инсценировочно – в качестве имманентных позиций внутри высказывания) весь местоименный цикл: он, ты, мы, все, это, никто и их модификации («мы» в таком контексте – тоже чужая точка говорения).

Теперь можно вернуться к обещанной второй стороне той «условности», о которой говорилось в начале параграфа в связи с двумя первыми (модальным и аттенциональным) типами языкового наполнения точки говорения. После описания интерсубъективно-эгологического расслоения точек говорения уже можно снять условно введенные ранее «для тематической отчетливости» ограничения: ведь понятно, что модально и аттенционально могут быть насыщены не только модификационные вариации точки говорения «я» (первичного автора), но и все те точки говорения, из которых звучат голоса «он», «ты», «все», «мы» и т. д. инстанций. Так, цитируемая чужая речь (речь из точки говорения «он») обладает внутри принявшего ее высказывания и своей модальностью, и своими фокусами внимания, и своими сменами этих фокусов: как раз на скрещении в одном семантическом сегменте высказывания противоборствующих модальных и аттенциональных интенций, исходящих из разных точек говорения (принадлежащих я, ты, он и т. д.), и происходят наиболее интересные события с точки зрения выражения непрямого смысла.

Намеченное концептуальное пространство пока лишь нащупывается нами в своих общих очертаниях. Кроме смен и наложений местоименно расслоенных точек говорения, в это проблемное пространство входит много других остающихся спорными вопросов, в частности, о причинах возможных смен значений для именования того же ноэматического смысла (гуссерлианский разворот темы), о местоименном статусе предмета речи, о проблеме угасания авторского голоса, вплоть до «смерти автора» и др. Некоторые из них также будут затрагиваться нами ниже.