Непридуманная история Второй мировой

«Бурный рост народонаселения в нашем государстве выдвигал уже до начала войны проблему достаточного пропитания Германии и ставил эту проблему в центре всех наших политических и экономических задач… Наш отказ от политики завоевания новых земель в Европе и избранная нами вместо этого безумная политика так называемого мирного экономического завоевания земли неизбежно должны были привести к вредной политике безграничной индустриализации. Первым и очень тяжким последствием этой политики было вызванное ею ослабление крестьянства. В той самой мере, в какой таяло крестьянское сословие, в этой же мере неудержимо возрастала численность городского пролетариата. В конце концов утеряно было всякое равновесие.

К этому прибавился рост неравенства — резкая разница между богатством и бедностью. Нищета и изобилие жили теперь в такой непосредственной близости друг к другу, что результаты неизбежно должны были быть печальные. Нужда и частая безработица начали играть человеком, усиливая недовольство и озлобление в рядах бедняков. Результатом всего этого было усиление политического раскола между классами. (Здесь Гитлер рассуждает, как классический марксист! Во времена его юности марксизм был самым модным течением мысли и избегнуть его влияния будущий фюрер немецкой нации не мог. Отсюда и название его партии — «социалистическая». — А.Н.) Несмотря на то, что страна переживала эпоху экономического расцвета, недовольство кругом становилось все больше и глубже. В конце концов, всюду утвердилось убеждение, что «долго так продолжаться не может». (А это уже не совсем марксизм. Здесь хочу обратить ваше внимание на то, на что указывал еще в книге «Апгрейд обезьяны» — социальные революции происходят после бурного экономического роста, а не из-за обнищания масс. Мать революций — зависть, а не страдания. — А.Н.)

Еще гораздо хуже были другие симптомы, тоже вытекавшие из того, что экономическому фактору было придано чрезмерное значение. Поскольку хозяйство становилось владыкой государства, деньги неизбежно становились главным божеством, перед которым все и вся падало ниц. Старые небесные боги все больше сдавались в архив; теперь фимиам воскурялся только единому богу — маммоне…

Власть денег была, увы, санкционирована и той инстанцией, которая, казалось бы, больше всех должна была восстать против нее: его величество германский император стал втягивать в орбиту финансового капитала также высшее дворянство. Было ясно, что раз ставши на этот путь, военная аристократия в кратчайший срок должна будет отступить на задний план перед финансовой аристократией. Денежные операции удаются легче, нежели военные операции на полях битвы. (Сталин деньги тоже, пардон за каламбур, ни в грош ни ставил. Он тоже больше доверял оружию, то есть опирался на насилие и войну. — А.Н.)

…Отделение собственности от труда принимало самые острые формы. Теперь праздник был на улице биржи. Биржевики торжествовали свою победу и медленно, но неуклонно забирали в свои руки всю жизнь страны, все дело контроля над судьбами нации. Уже до начала мировой войны через посредство акционерных обществ все германское хозяйство все более подпадало под контроль интернационального капитала. (Глобализация начинала проклевываться из зернышка капитализма уже тогда. И Гитлер в этом смысле был первым антиглобалистом. — А.Н.)

…Насколько чрезмерное значение стали придавать у нас фактору экономики и насколько въелся этот предрассудок в сознание немецкого народа, можно судить хотя бы по тому, что и по окончании мировой войны господин Стиннес, один из самых выдающихся представителей немецкой промышленности и торговли, смог выступить с открытым заявлением, что спасти Германию может-де только одна экономика как таковая. Это вздор. [нужно] решительно бороться против той ошибочной мысли, будто судьбы народа и государства зависят не от вечных идеальных ценностей, а от факторов экономики».

Гитлер, как видите, был почвенник. И, соответственно, большой радетель за вечные идеальные ценности. И потому резко против ценностей относительных, то есть денег.

Деревенщик Сталин тоже находился под воздействием магии пространств, под впечатлением родины как территории: страна великая, если она большая!