Непридуманные истории, или Монастырские встречи — 2

А духовник, который сам не раз бывал у старца Адриана, мне говорит: «Это не старец ошибся, это ты бестолковая! Ну как ты не понимаешь?! Вот кружка — с кружкой по храму ходят, люди в кружку милостыню бросают. А твоей кружкой теперь что будет?! Подумай-ка сама! Посмотри ещё раз на подсвечник. Подумай, для чего он служит. Да, для свечи. А свечу-то мы когда зажигаем? Ну, какая же ты бестолковая-то. Поняла?» А когда я домой из монастыря ехала, мне коллега позвонила и сказала, что нас ждёт реорганизация и работу мы скорей всего потеряем. Так и случилось. Вот тебе и перемена профессии. Я рассказы писать начала. Потом тебе почитаю, если захочешь. Вот книга моя вышла.

— Да, Оля. Старец ведь тебе и про монастырь сказал. Вот и живёшь ты сейчас в Оптиной. И рассказы пишешь православные — вот тебе и «Христос Воскресе!» Обязательно послушаю рассказы твои. А подсвечник тебе ещё и по-другому пригодится. Я вот тебе чётки подарю. Какие? Ну, когда-то они матери Сепфоре принадлежали. Вот. Теперь твои будут. Держи-ка. Вот мы с тобой и рассказали друг другу о подарках старцев.

— Матушка, а ещё отец Адриан сказал, что я встречу старицу. А может, он про тебя говорил?

— Ну что ты, какая ж из меня старица? Положи-ка теперь меня на кровать. Устала я сидеть-то.

— Матушка, какая ты горячая, давай температуру померим.

Проси только терпения

Температура у матушки тридцать восемь. Дышит с трудом. А у неё и так болят ноги и рука. Паралич их согнул, и они не распрямляются. В монастыре я ухаживала за бабушкой, у которой тоже болели ноги. Но я делала ей по назначению врача обезболивающие уколы, и она часто принимала анальгетики. А здесь — никаких обезболивающих, только кроткая улыбка. И лишь по невольному стону и затуманенным болью глазам можно догадаться, как плохо матушке. Делаю ей укол антибиотика, назначенный врачом от тяжёлого бронхита с подозрением на пневмонию. Терпит молча, хотя укол этот болезненный.

И мне становится так жалко матушку, что я, охваченная порывом, прижимаю к груди её здоровую руку и начинаю шёпотом молиться:

— Батюшка, святой великомученик и целитель Пантелеймон! Матушка Сепфора! Помогите! Исцелите! Ну почему же вы не помогаете?! Ведь матушке так плохо!

А она поднимает здоровую руку и смахивает слёзы с моей щеки:

— Что ты, деточка, не молись так! Только терпения проси для меня! Болезнь — она что? Она человека не характеризует! И потом — они мне помогают! Вот вас посылают. Видишь? Не плачь! А я раньше, знаешь, была монахиня Пантелеймона. Мать Сепфора меня звала ласково: «Пантюша». Достань-ка маслица, вот там, на полочке, от батюшки Пантелеймона, сейчас мы с тобой им помажемся. Вот и будет нам лучшее лекарство. Поняла? Почитай-ка дальше Псалтирь-то.

Совместная молитва

Читаю дальше Псалтирь и с удивлением понимаю, что читать стало легче. А почему? Да потому что матушка молится со мной, и моя слабенькая немощная молитовка поддерживается твёрдой молитвой схимонахини. Я запнусь, а она мне слова подсказывает. Позднее я узнала, что мать Анастасия знает Псалтирь наизусть.

Читаю знаменитый, пронзительный по своему чувству покаяния, пятидесятый псалом, и, когда произношу последние слова: «Тогда благоволиши жертву правды, возношение и всесожегаемая, тогда возложат на олтарь Твой тельцы», матушка тихонько говорит:

—- На этих словах умерла матушка Сепфора. И Оптинский игумен Антоний сказал: «Вот смерть праведницы».

Я молчу. Да, старица Сепфора и жизнь её были «жертвой правды», а её чистая душа и огненная молитва — лучшим при ношением Господу. Мы каждый день читаем матери Сепфоре акафист.

Особенно хороши утренние часы молитвы с матушкой Анастасией. В сумраке горят лампадки и освещают иконы и фотографии матушки Сепфоры. И потихоньку из этой сумеречности рождается рассвет и новый день. Мать Анастасия чётки из рук почти не выпускает, молится постоянно. И меня учит.

Молитва схимницы

А молитва схимницы — это молитва непростая. У меня вот с утра голова сильно разболелась. Обычно, если так заболит — то уж на весь день. Если обезболивающее не принять, ничего не поможет.

— Оля, ты чего морщишься?

— Да так, матушка, ничего. (Буду я ей, больной, на свою боль жаловаться! Ей и так плохо, температура опять поднялась!)

— Ну-ка, иди сюда. Голова болит, да?

Матушка несколько раз легонько гладит меня по голове.

— Иди-ка, приляг, полежи чуток.

Послушно иду и ложусь, хотя точно знаю, что теперь уж весь день с головной болью ходить буду. Но не проходит и пяти минут, как моя боль исчезает. Это матушка мне помогла! Самой так плохо, а она о других людях думает!

Рядом с матушкой мне страшно не было

Матушка подарила мне чётки матери Сепфоры. Чётки — подарок непростой. По ним молиться нужно. Они ко многому обязывают. А какая из меня молитвенницы?! Матушка смотрит на меня с улыбкой и вспоминает: