«Орден Боевого Красного Знамени я получил под Сталинградом. В то время наш медсанбат переместили из Подмосковья к берегам великой русской реки Волги, – начал свой рассказ Аркадий Львович, во время дружеской беседы за круглым столом в Городском доме санитарного просвещения. – В этот период войны начались тяжелейшие бои под Сталинградом. В наш медсанбат и днем, и ночью поступали раненые. Мы с Пахомом работали, не покладая рук, круглые сутки по отработанной схеме. Наш «спасательный бронепоезд» в виде санитарной повозки находился в постоянной боевой готовности. Когда у Пахома было хорошее настроение, он заводил одну и ту же песню «Наш бронепоезд стоит на запасном пути…». Ситуация на сталинградском направлении достигла критической точки, немцы прорвались к Волге, и мы с Пахомом, как челноки, курсировали от медсанбата к полевому госпиталю, который располагался в подвале огромного старинного замка, верхняя часть здания была разрушена до основания, а в глубине, в подвале размещались раненые. Работа в госпитале кипела постоянно, особенно тяжело приходилось хирургам, которые круглосуточно оказывали помощь тяжелораненым. Да, время было нелегкое».
Он прервал повествование, о чем-то своем задумался, а потом вдруг неожиданно спросил у меня:
«Шеф, мне очень важно знать Ваше мнение, как Вы считаете, я как мужчина что-нибудь из себя представляю или нет?
– Знаете, Аркадий Львович, заданный Вами вопрос не входит в мою компетенцию. Ведь я сам мужчина и оценивать Вашу внешность не берусь, так как не имею права на это. Моя генетическая программа настроена на оценку только женской красоты, а красоту мужскую оценивать по-настоящему присуще только женскому роду. Это – аксиома, которая не нуждается в доказательствах.
Однако мои рассуждения на эту тему не произвели на нашего героя никакого впечатления. Он запустил руку в карман и бережно достал из обложки партийного билета потертую временем фотокарточку.
– Вот, взгляните на эту фотографию, и Вы сразу поймете, какой я был красивый и поэтому имел серьезный успех у молодых девушек, а еще взгляните на этот орден, – и он ткнул пальцем в свою грудь, где красовался отсвечивающий матовым блеском орден Боевого Красного Знамени.
– Вы потом поймете, почему я Вам показал фотографию своей молодости и этот орден. Он мне очень дорог, я его получил под Сталинградом.
И он продолжил рассказ.
«Мы с Пахомом, четко соблюдая наши договоренности, зная от разведчиков ситуацию, ночью отвозили на нашей повозке раненых, а днем пережидали участившиеся бомбежки в подземном госпитале. Однажды, в этом подвале, где лежали раненые, я увидел очень красивую девушку с изумительной фигурой. Ее высокая грудь, тонкая талия и русая коса до пояса будоражили мне кровь и не давали покоя. Найдя благовидный предлог, я познакомился с ней и нашел в ее особе полное взаимопонимание и взаиморасположение, которое скоро переросло в любовь. К моей радости Тамара (так звали мою девушку) оказалась из нашего медсанбата, но я ее раньше не видел, так как в связи с нехваткой персонала ее временно перевели работать в подземный госпиталь. Мы начали с ней встречаться, выкраивая любую свободную минуту для свидания.
Но однажды разразился жуткий скандал. Надо мной снова нависла смертельная опасность, как в ту ночь, когда я по своей глупости отправился добровольно в разведку, которая едва не стоила мне жизни. Днем мы обычно встречались в минуты затишья, это приходилось на одно и то же время, так как немцы всегда соблюдали обеденный перерыв. Мы встретились с Тамарой у ставшей для нас любимой скамеечки. Прижавшись к ней потеснее и испытывая блаженство от встречи с ней, я протянул девушке букетик полевых цветов, сорванных мной на краю образовавшейся от бомб воронки. Увидев цветы, Тамара расцвела в улыбке. На ее пухлых щечках образовались мои любимые ямочки. Разглядывая ее и улыбаясь от переполнявшей мою душу радости, я вдруг услышал грубый с кавказским акцентом голос. Передо мной словно из-под земли появился наш грозный командир санитарного батальона подполковник Пруидзе. Его гортанный голос прозвучал над моей головой: «Что Вы себе позволяете, товарищ старший лейтенант? Любви захотелось? А в штрафной батальон за нарушение воинского устава Вам не хочется? По Вам давно уже плачет штрафной батальон. Я приказываю, Рябов, немедленного на переправу, шагом марш. Я тебе покажу любовь…». И тут он перешел на ненормативную лексику. Я вскочил со скамейки, как ужаленный, вытянулся перед командиром по стойке «смирно».
– Вольно, свободен, марш на переправу бегом!