Неприятности – мое ремесло

Кармади вошел, протиснулся мимо подковообразного стола, на котором собирался номер, и маленьких столиков с грохочущими пишущими машинками. В дальнем конце комнаты он увидел худого рыжеволосого мужчину, который сидел во вращающемся кресле, запрокинув голову на спинку, опасно отклонившись назад и положив ноги на выдвинутый ящик стола. Большая курительная трубка в его зубах смотрела прямо в потолок. Мужчина явно бездельничал.

Когда Кармади подошел, рыжий скосил глаза, но не пошевелился.

– Привет, Кармади. – Трубку изо рта он не вынул. – Как поживают богатые бездельники?

– Да вот интересуются, что у тебя есть на Кортуэя. Сенатор штата. Джон Майерсон Кортуэй, если быть точным.

Адамс спустил ноги на пол. Потом выпрямился, опираясь на стол, позволил трубке принять горизонтальное положение, вытащил ее изо рта и сплюнул в корзину для мусора.

– Зачем тебе эта старая сосулька? Тоже мне знаменитость. Конечно, что-то есть. – Он с видимым усилием встал. – Пойдем, дядюшка.

Они прошли вдоль еще одного ряда столов мимо толстой, небрежно накрашенной девицы, которая печатала на машинке и смеялась.

Дверь в стене вела в просторную комнату, заставленную шестифутовыми стеллажами с папками. В нише располагался маленький стол со стулом.

Адамс порылся среди папок, вытащил одну и положил на стол.

– Садись. А что случилось?

Кармади облокотился на стол и принялся листать толстую подшивку вырезок. Они были однообразными, связанными с политикой и явно не с первой полосы. Сенатор Кортуэй сказал то-то и то-то по такому-то вопросу, представляющему общественный интерес, присутствовал на такой-то встрече, вернулся из поездки в такое-то место. Скукотища.

С полутоновых фотографий на него смотрел худой белокурый мужчина с бесстрастным, спокойным лицом и глубоко посаженными темными глазами, в которых не было ни искорки тепла.

– А у тебя нет снимка, который можно стянуть? Оригинала, конечно.

Адамс вздохнул, потянулся и исчез среди стеллажей. Потом вернулся с блестящей черно-белой фотографией и бросил ее на стол:

– Можешь забирать. У нас таких еще куча. Этот парень вечный. Попросить для тебя автограф?

Кармади, прищурившись, долго разглядывал снимок.

– Отлично, – с расстановкой произнес он. – А Кортуэй женат?

– Нет – по крайней мере, с тех пор, как я себя помню, – проворчал Адамс. – И наверное, никогда не был. Что там за тайна, черт побери?

В ответ Кармади лишь улыбнулся. Потом достал фляжку и поставил на стол рядом с папкой. Адамс тут же протянул к фляжке свою длинную руку, и лицо его повеселело.

– Значит, у него никогда не было детей, – сказал Кармади.

– По крайней мере, официально, – ухмыльнулся Адамс, поднося фляжку к губам. – А если я хоть что-то в этом смыслю, то и вообще.

Он сделал большой глоток, потом вытер губы и снова приложился к фляжке.

– Да, – задумчиво произнес Кармади, – и вправду забавно. Глотни еще три раза и забудь, что мы с тобой знакомы.

3

Толстяк приблизил лицо к лицу Кармади и просипел:

– Думаешь, все решено заранее, сосед?

– Точно. В пользу Верры.

– И сколько ты на него поставишь?

– А сколько у тебя есть?

– Пять сотен, и я не прочь, чтобы их стало больше.

– Согласен, – без всякого выражения сказал Кармади, не отрывая взгляда от белокурой головки в первых рядах у ринга.

Ниже блестящих завитых волос виднелась белая накидка, отороченная белым мехом. Лица девушки он не видел. Впрочем, в этом не было нужды.

Толстяк заморгал, осторожно вытащил из нагрудного кармана увесистый бумажник, положил на колено, отсчитал десять пятидесятидолларовых купюр, свернул в трубку и снова спрятал бумажник на груди.

– Вот так, сосунок, – просипел он. – А теперь покажи свои.

Кармади оторвал взгляд от девушки, достал плоскую пачку новых сотенных банкнот, провел пальцем по краю, вытащил из-под бумажной ленты пять штук и протянул соседу.

– Ну прямо сами в руки плывут. – Толстяк снова нагнулся к Кармади. – Я Скитс О’Нил. Надеюсь, ты не сбежишь, а?

Губы Кармади медленно растянулись в улыбке, и он сунул деньги в руку толстяка:

– Держи, Скитс. Я Кармади. Сын старого Маркуса Кармади. Я стреляю быстрее, чем ты бегаешь, – а потом смогу все уладить.

Толстяк тяжело вздохнул и откинулся на спинку сиденья. Тони Акоста завороженно смотрел на деньги, зажатые в пухлой руке О’Нила. Облизнув губы, он со смущенной улыбкой повернулся к Кармади.

– Послушайте, мистер Кармади, это выброшенные деньги, – прошептал он. – Если только… вы что-то знаете.

– Достаточно, чтобы отстегнуть пять сотен, – проворчал Кармади.

Удар гонга возвестил о начале шестого раунда.

Первые пять не выявили преимущества кого-то из боксеров. Дюк Тарго, высокий блондин, особенно и не старался. Его соперником был темноволосый Дикон Верра – сильный длиннорукий поляк с гнилыми зубами и расплющенными ушами. Он имел хорошие физические данные, но ничего не знал, кроме грубого клинча и размашистого бокового удара, начинавшегося где-то внизу и никогда не попадавшего в цель. Этого хватало, чтобы до сих пор сдерживать противника. Болельщики освистывали Тарго.