Неприятности на свою голову

– Не ребячьтесь. С вами стало невозможно разговаривать!

– Но, шеф...

– У вас с годами портится характер, мой мальчик! «Мой мальчик»! Вот как заговорил!

– Вы слушаете? – спрашивает он.

– И даже внимательно! – отвечаю я. Он кашляет.

– Вы мне действительно нужны. Жду вас в моем кабинете послезавтра. Выкручивайтесь как знаете. Старик берет верх.

– Хорошо. Спасибо за отсрочку... Я довольно резко вешаю трубку на рычаг и выхожу из кабины.

– Сколько я вам должен?

Я расплачиваюсь с телефонисткой и отваливаю, не заикнувшись больше ни словом о нашей совместной прогулке на берег МЕзы.

У нее душа опустошена, как от землетрясения, глаза туманятся слезами, как у Манон.

Это может выжать слезу даже у зонтика!

Глава 5

Когда я присматриваюсь к своему поведению повнимательнее, то вынужден признать, что логика и я даже не знакомы.

Я всегда действую импульсивно, не заботясь, совпадают ли эти самые импульсы хоть с самой элементарной логикой. Так уж я устроен: слушаю только голос своего мужественного сердца. Это и отличает меня от всех тех недоносков, что подчиняются только голосу своего кошелька.

Видали, как я схлестнулся со Стариком и швырнул ему в физиономию заявление об отставке? А из-за чего? Чтобы раскрыть льежскую тайну.

Самое смешное то, что я не знаю, с какого конца подступиться к этой истории.

Погода просто великолепная. Закусочные полны народу, у баб томное щекотание в грудях. Самое время пополнить количество своих охотничьих трофеев и завалить какую-нибудь телку.

Но, несмотря на сцену соблазнения у мадам Ван Борен, душа у меня сегодня никак к этому не лежит, хотя в том, что касается траха, я, как бойскаут, всегда готов.

Подойдя к полицейскому в форме, занятому регулировкой движения на перекрестке, спрашиваю адрес криминальной полиции.

По его словам, это не очень далеко, поэтому отправляюсь туда пешком. Как я вам уже говорил, я испытываю настоятельную потребность в физических упражнениях. Если я хочу прийти в форму, то должен в рекордно короткий срок сбросить четыре кило!

Так что шагом марш: ать-два, ать-два!

Робьер у себя в кабинете, который, как и все кабинеты полицейских, пропах табаком и слежавшейся бумагой.

Он встречает меня доброжелательной улыбкой.

– Не помешал? – спрашиваю я из чистой вежливости, чтобы сохранить высокую репутацию французов.

– Напротив...

Он смотрит на меня, и его маленькие усики топорщатся, как у кота. Он горит желанием задать мне вопрос. Поскольку мне это сказать легче, я протягиваю ему руку помощи:

– Вы хотели меня о чем-то спросить?

– Э-э... то есть... вы мне сказали, что расследование в Германии вывело вас на Ван Борена... Поэтому я думаю, что его смерть тесно связана с вашим расследованием.

– Несомненно.

– Тогда, может быть, мы сложим вместе те элементы, которыми располагает каждый?

Я мрачнею.

– Слушайте, Робьер, у меня нет привычки тянуть одеяло на себя, но моя работа очень специфична, поскольку речь идет о контрразведке. Поэтому пока что я не могу вам ничего сказать...

Уф!

Надо пережить паршивый момент. Если у этого малого есть хоть на три бельгийских франка мозгов, он сейчас откроет дверь и вышибет меня из кабинета пинками в зад, называя при этом последними словами.

Его лоб краснеет, но той субстанции, о которой я говорил, у него на три франка не набирается. Он остается сидеть и прикуривает сигарету, чтобы придать себе солидности.

Чтобы развеять это недоброе облако, я спешу добавить:

– Убийство само по себе меня не интересует, Робьер. Я могу оказать вам большую помощь, а всю славу оставить вам. Я не только могу, но и должен так поступить. Поэтому хочу сделать вам честное предложение: помогите мне, не задавая вопросов, и вы сможете построить себе дом из полученных лавровых венков. Согласны?

Его тонкий рот растягивается в улыбке. Когда говоришь с человеком таким языком, то можешь быть уверен, что найдешь благодарную публику.

– Я к вашим услугам, – говорит он.

– О'кей. У вас есть что-нибудь новенькое?

– Нет...

– Что известно о Ван Борене? Откуда он, чем конкретно занимался?

Он проводит узловатым пальцем между пристегивающимся воротничком и кадыком.

– Ван Борен, – начинает он, – принадлежал к старинной льежской семье. Его дед был даже бургомистром города... О нем нельзя сообщить ничего особенного. Хорошо учился, занимал видный пост в колониальной администрации в Конго. Вернулся сюда три года назад и женился на продавщице из универмага. Стал генеральным представителем кельнской фирмы «Оптика»... Семейная жизнь не сложилась. Ван Борен был по характеру заядлый холостяк, а его жена, наоборот, любит жизнь... Вы понимаете, да?

– Да, понимаю.

По правде говоря, я это видел своими глазами. Коллега не сообщил мне ничего нового.

После некоторых колебаний я выкладываю главное:

– Скажите, он вращался в кругах люд ей, работающих с брильянтами?

Робьер выглядит удивленным.

– Не думаю... А что?

Я дружески кладу свою клешню ему на плечо.

– Простите, пока что это составляет часть моих секретов. Скажите, при нем нашли что-нибудь интересное?

Он улыбается.