Неприятности на свою голову

Я даю ему королевские чаевые и, снимая с доски ключ, роняю стофранковую бумажку. Естественно, парень ныряет за ней.

Если вы хотите, чтобы человек согнул спину, бросьте на пол купюрку. Эффект мгновенный и чудесный! Не успеете вы сказать «уф», как он уже стоит на четвереньках.

Я пользуюсь случаем, чтобы снять с доски и ключ от двадцать шестого, потому что таков был мой план, но тут у меня вышла промашка: крючок голый. Ключа нет.

Я огорчен! Я знаю, что Ван Борен не забрал с собой вещички, а с другой стороны, дирекция отеля еще не может быть в курсе его смерти.

Служащий протягивает мне мою купюрку.

– Спасибо, – благодарю я его. – Какой я безрукий. – И насмешливо спрашиваю: – А Ван Борен тут?

Можете себе представить более дурацкий вопрос?

Если он ответит «да», у меня будет такая рожа, что от ее вида может случиться выкидыш у крокодилицы.

Он не отвечает «да», но ответ близок к этому.

– Месье Ван Борен только что выехал из отеля, – говорит он.

Мой желудок выворачивается, как старый зонтик от порыва ветра.

– Только что выехал?.. – бормочу я.

В глубине туши (как не преминул бы сострить Берюрье) я думаю, что у парня не совсем точное представление о времени. Для него, торчащего целый день за лакированной стойкой, все еще продолжается утро, почему он и сказал «только что», а это выражение заставило закачаться мои мозги.

– Да, несколько минут назад. Он позвонил мне час назад, сказал, что должен уехать и что пришлет человека оплатить счет и забрать чемоданы.

Все освещается, как комната в ту секунду, когда вы повернули выключатель.

Кто-то очень интересуется вещичками Ван Борена. Что они рассчитывают там найти? Брильянты? Вполне возможно.

– Как выглядел человек, пришедший за вещами?

Служащий кажется немного удивленным моими вопросами. Интерес, вдруг проявленный мной к экс-соседу, его смущает и даже тревожит.

Я хожу с крупной карты, от которой даже у лысых встают дыбом волосы: мельком показываю ему мое полицейское удостоверение и сую в руку сотню, которую уронил несколько минут назад.

– Расколитесь немного, приятель.

– По... по... – лепечет достойный труженик гостиничной нивы.

– Да, – подтверждаю я, – но не стоит из-за этого доводить себя до инсульта. – И в заключение добавляю: – Завтра вы прочтете в своей обычной газете, что месье Ван Борен был убит сегодня утром, после ухода из гостиницы.

– Это не... не...

– Увы, это так, бедный вы мой. Как говорит одна старая дама, которую я очень люблю: «Смерть – это тоже часть жизни!» – Я меняю тон. – Именно поэтому мне быстро нужны запрошенные сведения. Каким из себя был человек, пришедший забрать багаж?

Парень больше не колеблется.

– Высокий, в плаще.

– В круглой серой шляпе и со светлыми усами? – договариваю я.

– Ну да! Вы его знаете?

– Пока нет, но слышу о нем не впервые. Мне бы хотелось посмотреть номер, который занимал ваш несчастный клиент.

– Там сейчас делают...

– Не имеет значения.

Я поднимаюсь по лестнице и захожу в номер двадцать шесть.

Девица с тупым лицом в бледно-голубом халате водит щеткой пылесоса по коврику.

Она таращится так, как будто я один представляю целый военный парад.

Я ей улыбаюсь и советую не беспокоиться из-за меня, после чего иду к шкафу и вытаскиваю ящик, под которым приколота квитанция на отправленную коробку с засахаренными фруктами.

Мне бы следовало сказать «была приколота», потому что сейчас квитанции я там не нахожу.

– Вы не прикасались к этому ящику? – спрашиваю я. Она втягивает соплю, изящно свисающую из ноздри.

– Нет.

Я скребу котелок.

– Сюда приходил один месье, чтобы забрать вещи, лежавшие в этом номере, так?

– Да.

– Он был здесь один?

– Нет... Пришлая... – Он смотрел в ящике?

– Он смотрел повсюду.

Так я и думал. Вывод: парни, интересующиеся камушками, знают, что покойничек отправил новоиспеченной вдове посылочку... По тому, как Джеф спрятал квитанцию, они должны догадываться, что речь идет о важном отправлении!

Я улыбаюсь богине с пылесосом и отваливаю. Дежурный, должно быть, просветил своих коллег насчет моей должности, потому что на меня смотрят с почтением. Я обращаюсь к нему:

– Скажите, дорогой камамбер на колесиках, Ван Борен останавливался здесь регулярно?

– Нет, это первый раз.

– Вы его знали?

– Только по имени. Его дед...

– Был бургомистром, я знаю. Я немного размышляю.

– Вы видели раньше человека, пришедшего за вещами?

– Нет, никогда.

– Вы больше ничего не можете мне сказать о нем?

Он не сразу понимает, и это непонимание читается в близоруких глазах, как брехня на предвыборной афише. Я уточняю:

– У него были какие-нибудь особые приметы?

– О нет.

– В общем, он вам показался совершенно нормальным?

На этот раз он прекрасно понял вопрос.

– У него были странные глаза, – говорит он. – Очень светлые, без всякого выражения... Тревожащие глаза... А потом у него был акцент... Мне кажется, немецкий акцент.

Он разошелся и вошел во вкус.

– Браво, это очень интересно. Если вспомните другие детали, запишите их в блокнот. Ну, чао!

У входной двери грум канонического возраста стоит скрестив руки, изображая сцену расстрела маршала Нея. Он несгибаем, как протестантская догма, и безбород, как хлеб из крупчатки.