Неприятности профессора Клюева

– Не надо стыдиться. Вам стыдиться не надо. Вы уникальный народ. Вы единственные во всей Галактике. В каждом из вас в полной гармонии существуют две личности, чтобы однажды, с появлением потомства одна из них перешла в новорождённого. Тут и с одной-то совестью не знаешь, как сладить. Мы не сообщим.

– Кгажется, нас больше, чем кгажется, – глубокомысленно заметил Пам.

– И… где? – спросил несколько сбитый с толку Архин Кули.

Лативумсайо махнул рукой в сторону своей каюты:

– Там.

– Я прошу прощения, Лативумсайо, что совершенно выпустил из памяти эту особенность вашего народа, – почти официально произнёс Клюев. – Это грубейший просчёт с моей стороны, поскольку той ночью я слышал ваш, хм, внутренний диалог, но, к сожалению, ошибочно заподозрил наличие в каюте постороннего. Это моя ошибка, и если бы я догадался сразу…

– И что бы это изменило? – Валкиндата явно раздражала эта сентиментальная патетика.

– Видите ли, – понуро проговорил Клюев, – с самого первого дня меня что-то смущало. Несоответствие, неправильность складывающегося бытия, если хотите. Мелочи, детали, на которые обычно не обращаешь внимания. Я и не обращал поначалу, пока мы не запутались, пока не выстрелили в Пама, пока не погиб Гринбер.

Он был какой-то поникший сейчас, вымотаный, осунувшийся очень немолодой представитель Координационного Совета в отставке Герман Клюев, с реденькими местами седыми волосами, зачёсанными кое-как, нездоровым цветом лица, немного скошенным в уголках губ ртом и потухшими совсем беззащитными глазами. Он проиграл и понимал это. И поэтому сдался.

– Я самодовольно полагал, – еле слышно говорил он, – что мои прошлые заслуги, мой прошлый опыт позволяют и здесь принимать решения, выносить оценки всему и всем. Если отбросить внешнюю шелуху, именно по моей вине пострадал Пам, по моей вине погиб Гринбер, моя нерасторопность и недогадливость чуть было не привели к трагедии Лативумсайо, и по моей безрассудной прихоти Толго рисковал жизнью дважды – сперва, отправившись к аборигенам, потом, оставшись в дипкапсуле практически без защиты, – он тяжело поднял взгляд на эльбана, – кстати, Толго, сделайте старику одолжение, унесите отсюда свой бластер. Ни к чему он тут.

Толго с готовностью кивнул, протянул руку к оружию, чуть привстав, да так и сел с вытянутой рукой.

– Что, простите? – переспросил он треснувшим голосом.

– А впрочем, оставьте. Вам он тоже ни к чему.

И ни намёка на раздавленного обстоятельствами, униженного своей беспомощностью старика. Клюев был собран и прям. Вмиг ставшее жёстким лицо сглаживала лишь ироничная еле заметная улыбка.

Ощущаемое не разумом даже, а кожей в зале с невероятной быстротой сгущалось холодное напряжение.

– Это шутка? Очередная? – покосился на бластер Архин.

– Да какие уж там шутки.

– В таком случае, объяснитесь, господин Клюев, – потребовал Валкиндат.

– С превеликим удовольствием.

Клюев заговорил. Твёрдо, основательно, словно огромные гвозди всаживал один за другим, силища неимоверная и чёрта с два вытащишь.

– Толго, – трость молниеносно взметнулась и зависла на уровне груди эльбана, – никогда не интересовали ни наши с вами дрязги, ни этот проклятый договор. Он прибыл сюда с единственной целью – убить. И ни кого-нибудь, а именно вас, Валкиндат. И должен сказать, ему это почти удалось. Он поселился в соседней каюте, а когда той злополучной ночью Валкиндат мило знакомился с заглянувшим на огонёк шешеком, всего-то и понадобилось приоткрыть немного внешнюю дверь и выстрелить.

– Ерунда, – не очень уверенно возразил Архин, – его бы накрыла система безопасности.