Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма

Новая роль безработицы является симптомом кризиса, обнажающего «те структурные ограничения, на которые наталкивается капитал в попытке подчинить логике коммерциализации нематериальную экономику и интернет, где продолжает преобладать принцип добровольности, несмотря на попытки ограничить доступ при помощи экономических барьеров и усиления контроля за соблюдением прав интеллектуальной собственности»⁹. Иначе говоря, кризис не только вытекает из неадекватного финансового регулирования, но выражает «объективную сложность задачи заставить нематериальный капитал работать как капитал, а когнитивный капитализм работать как капитализм»¹⁰. Соответственно, этот кризис свидетельствует о конце проекта «новой экономики» девяностых – идеи о том, что капитализм можно обновить в цифровой форме, что программисты и другие работники умственного труда превратятся в «креативных» капиталистов (носителем этой мечты стал журнал Wired). Вот почему для поддержания жизнеспособности системы требуется все более активное вмешательство государства. Здесь нужно обратить внимание на двойную иронию: есть доля истины в утверждении, что государственный социализм потерпел крах в 1990-е годы, не сумев приспособиться к цифровизации экономики и общественной жизни, однако традиционная марксистская идея о противоречии между производительными силами и производственными отношениями теперь ставит под сомнение сам капитализм. (Таким образом, нужна новая концепция базового дохода не как расширенной поддержки безработных, то есть перераспределения в качестве меры социального обеспечения, а как финансового признания того факта, что в наукоемкой экономике коллективная производительность «всеобщего интеллекта» является главным источником богатства¹¹.)

Коммунизм остается горизонтом, единственным горизонтом, равняясь на который можно не только судить о современных событиях, но и адекватно их анализировать, он служит своего рода имманентным критерием, помогающим разобраться, что пошло не так. Вот почему нужно отказаться от «неорикардианского компромисса между наемным трудом и производственным капиталом против власти финансов»¹², этой попытки оживить социал-демократическую модель государства всеобщего благосостояния: любая демонизация финансового капитала – это маневр, призванный затенить базовое противоречие капиталистического производства, перенеся его в область «паразитического» финансового капитала. И столь же решительно необходимо отвергнуть то, что с иронией можно назвать «левым фридманизмом» – идею, продвигаемую Ван Хуэем (среди прочих), согласно которой сегодня мы наблюдаем вовсе не последствие рыночной экономики, а ее искажение: «Сопротивление монополизации и доминирующей рыночной тирании нельзя просто приравнять к борьбе “против” рынка, ведь само такое социальное сопротивление предполагает усилия по созданию справедливой рыночной конкуренции и экономической демократии»¹³. Вспомните понятие искаженной коммуникации Хабермаса (искаженной экстралингвистическими властными отношениями подчинения и доминирования): Ван Хуэй, кажется, имеет в виду понятие искаженной рыночной конкуренции и обмена – искаженной в результате внешнего давления политических, культурных и социальных условий:

Изменения в экономике всегда тесно связаны с политикой, культурой и другими социальными условиями, поэтому стремиться к отношениям честной рыночной конкуренции не значит избавляться от государственной политической системы, общественных норм и каких-либо регулирующих механизмов. Напротив, совершенствование рыночных отношений призвано реформировать, ограничивать или расширять эти механизмы, чтобы создать социальные условия для справедливого взаимодействия. В этом смысле борьбу за социальную справедливость и честную рыночную конкуренцию нельзя уравнять с сопротивлением государственному вмешательству. Скорее она требует социалистической демократии, а именно демократического общественного контроля за тем, чтобы государство не занималось протекционизмом в отношении отечественных или международных монополий¹⁴.