Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма

Общий теоретический момент, лежащий в основе этой слепоты цинизма, заключается в том, что любая критика идеологии должна включать теорию сконструированного невежества. Подобно знанию, невежество тоже является социальным конструктом, во всех его пятидесяти оттенках от простого непосредственного невежества, когда мы даже не знаем, что мы ничего не знаем, до вежливого игнорирования того, что нам хорошо известно, а также всех промежуточных уровней, особенно уровня институционального бессознательного²⁶. Вспомним либеральную апроприацию Мартина Лютера Кинга, которая сама по себе является показательным примером разучения (un-learning). Генри Льюис Тейлор недавно заметил: «Все знают о Мартине Лютере Кинге, даже маленький ребенок скажет вам, что он знаменит своей речью “У меня есть мечта”. Но на этом всё. Мы знаем только, что у него была мечта. А в чем эта мечта заключалась, мы не знаем»²⁷. Кинг проделал долгий путь после «Марша на Вашингтон» в 1963 году, когда его радостно приветствовали толпы людей и когда он был представлен в качестве «морального лидера нашей страны»: занявшись другими проблемами помимо сегрегации, он растерял общественную поддержку и начал считаться отщепенцем. Как выразился Гарвард Ситкофф, он брался за проблемы бедности и милитаризма, поскольку считал их жизненно важными для того, чтобы «сделать равенство чем-то реальным, и не просто расовым братством, а настоящим равенством»²⁸. Если воспользоваться терминологией Бадью, то можно сказать, что Кинг следовал «аксиоме равенства» далеко за пределами темы расовой сегрегации: перед смертью он занимался вопросами борьбы с бедностью и войной. Он выступал против войны во Вьетнаме и приехал поддержать бастующих мусорщиков в апреле 1968 года в Мемфис, где его и убили. «Следовать за Кингом значило идти по непопулярному пути, а не по популярному»²⁹. Словом, чтобы сделать из Кинга нравственный идеал, потребовалось систематически стирать очень многое из того, что было о нем известно.

Еще один пример систематического разучения связан с психоанализом: как верно отмечает Жерар Вайцман, в нашу эпоху, считающуюся эпохой вседозволенности, когда нарушаются все сексуальные табу и проявляются ранее подавлявшиеся желания, делая психоанализ неактуальным, странным образом игнорируется фундаментальный прорыв Фрейда к пониманию детской сексуальности:

Единственный оставшийся запрет, единственная священная ценность, которая, кажется, еще сохраняется в нашем обществе, связаны с детьми. Никому нельзя тронуть и волоска на их маленьких белокурых головках, как будто дети заново открыли для себя ту ангельскую чистоту, на которую Фрейду удалось бросить тень сомнения. И сегодня мы, определенно, осуждаем дьявольскую фигуру Фрейда, считая его тем, кто, раскрыв связь детства с сексуальностью, украл у нас наше непорочное детство. В эпоху, когда сексуальность демонстрируется на каждом углу, образ невинного ребенка, как это ни удивительно, возвращается с новой силой³⁰.

Можно бесконечно перечислять аналогичные примеры, но достаточно вспомнить систематическое разучение в отношении фактов о колонизированных народах под нажимом колонизаторов. Такое разучение касается не только фактов, но еще в большей степени идеологического пространства, в котором задается система координат для нашего понимания «примитивных» народов. (Например, когда первые этнологи обнаружили племя, тотемом которого была птица, они бездумно приписали членам племени нелепое верование в то, что они произошли от этой птицы.) Но самое базовое невежество присуще закону и связано с его собственной непристойной изнанкой.

3 декабря 2013 года израильская газета Haaretz писала, что ультраортодоксальные «патрули скромности» продают очки со специальными наклейками на линзах, дающими эффект размытости: очки обеспечивали резкость на расстоянии до нескольких метров, чтобы не затруднять движение, но все находящееся дальше, в том числе женщины, становилось нечетким³¹. В таком же духе можно легко представить, как агрессивные сионисты продают очки, размывающие палестинцев и их дома, чтобы Святая земля выглядела должным образом.

Непристойная изнанка Закона