Неприкаянная душа

— Алиса Смирнова, — выдавило из себя «дитя», проглатывая кусок вареной телятины, щедро посыпанный пряными специями.

— Я не знаю твоей страны, Алиса, — продолжал пытать молчаливую гостью скучающий император. — Не бойся немощного старика, он не принесет тебе зла.

— Рабство — уже зло, — пробормотала я, запивая еду разбавленным вином.

— А если ты станешь моим другом? — заискивающе молвил голубой. — Я так одинок.

— Любовницей, вы хотели сказать? — вздрогнула я и чуть не опрокинула золотой кубок.

— Мне безразличны женщины, деточка, — покачал головой цезарь. — Знаю, что я — извращенец, но я врачую свою дряхлость постоянным общением со свежестью юношеского тела, дающего мне гармонию.

— А несчастным детям, которых вы принуждаете к интимной близости, нравятся ваши домогательства? — неожиданно для самой себя выкрикнула я.

— Кто ты, Алиса? — опешил правитель Рима. — Почему осмелилась разговаривать таким тоном с самим цезарем?

— Я, если хотите, ваш друг, — покрываясь холодным потом, пролепетала я.

— Только друг может сказать правду, — согласился со мной Тиберий, — все остальные лебезят передо мной, но я-то знаю цену их фальшивым комплиментам. Один Сенека вечно перечит мне.

— Великий философ? — удивилась я. — Я, кажется, читала про него.

— В каких свитках написано про моего непокорного слугу? — молниеносно пронзая меня цепким взглядом из-под сросшихся густых кустистых бровей, ахнул венценосный собеседник. — Впрочем, советника самого цезаря должны знать во всем мире!

Я вздохнула и подумала о Мадиме. Где он?

— Я люблю греческую культуру, — сменил гнев на милость старец, — люблю стихи, музыку, скульптуры. Хочешь осмотреть мою библиотеку?

Я кивнула, и мы поднялись со своих мест, чтобы под прикрытием стражи неторопливо побрести во дворец, находящийся у самого моря.

В саду нежно пели фонтаны, мраморные нимфы расчесывали длинные волосы, а сатиры угодливо плясали вокруг надменных каменных красавиц. Греческие статуи сторожили покой старого отшельника, не нашедшего красоты в людях и уединившегося от их лживости и предательства.

В кабинете, уставленном стеллажами, император остановился, вынул первый попавшийся свиток и прочитал имя автора: Солон. Отбросив его в сторону, быстро схватил другой труд. Это был Феогнид. Повертев в руках Феогнида, цезарь нервно запустил его в потолок. За ним последовал гипсовый бюст Эсхила, от обиды рассыпавшийся на мелкие черепки.

— Я не хотел власти, — пожаловался отшельник, ошеломленно созерцая учиненный погром, — я был хорошим солдатом и сделал великой державой свою страну; я был хорошим мужем и отцом маленького Друза. Любимую жену у меня отнял отчим, заставив жениться на потаскушке, сына отравил единственный друг, готовившийся к перевороту в Риме. Мать, с помощью той же отравительницы, расчистила мне дорогу к трону, от которого я не посмел отказаться.

Бедный, бедный старик, оставшийся в гордом одиночестве среди холодных сокровищ и всеобщего неискреннего поклонения! Мне, чужой и доселе неизвестной, он раскрывает душу, как близкому, родному человеку!

— Я всегда любил искусства и философию, — поморщился несчастный, сжимая руками седые виски, — но стал полновластным хозяином империи. Я обожаю Рим и ненавижу римлян. Теперь пресытившиеся патриции мечтают о республике, упрекая меня в разврате и жестокости. Лицемеры, не они ли сами — воплощение всех грехов человеческих? Я стар, немощен, и я постоянно живу в тревоге, боясь покушения на свою ненужную никому жизнь.

— У вас нет друзей? — касаясь ладонью его трясущейся руки, ласково спросила я.

— Только трое, но и им я не верю до конца, девочка, — судорожно вздохнул затворник.

Печальный разговор двух неприкаянных душ неожиданно прервало осторожное покашливание чернокожего раба, будто выросшего из-под земли:

— Наследник императора Гай Цезарь спрашивает: нельзя ли ему войти, чтобы испросить прощения? — торжественно известил он.

Вздрогнув, отшельник нервно кивнул. Калигула, ибо это был он, стремительно вбежал в кабинет и опустился возле Тиберия на колени:

— Я — ничтожество, — заскулил тот, кто познакомил меня с цезарем. — Мой проступок достоин наказания, но почему мы, люди, должны быть лучше богов, призывающих нас к добродетели, если сами они хитростью и лицемерием устраивают свои судьбы? Разве Зевс не женился на собственной сестре Гере, низвергнув отца и внука, дабы занять олимпийский престол? Разве не требуют небесные властители жертвенной крови, чтобы в великие праздники насытиться ею?

— Боги всегда правы, — сердито прервал оратора старец.

— Квинт Курион встретился с Макроном, чтобы договориться с ним о победе над тобой, — пряча улыбку в уголках рта, заявил внучатый племянник.

— Префект претория не может предать меня: он обязан мне всем, что имеет! — стукнул кулаком по столу Тиберий.

— Почему десять лет ты держишь меня взаперти, отстраняешь от государственных дел? — сдвинул к переносице брови молодой человек. — Почему считаешь деньги в моем кармане, несмотря на то, что это мои деньги и мое наследство?