Неприкаянная. Жизнь Мэрилин Монро

– Послушай. В сценарии только две страницы, где у тебя нет ни одной реплики. Много чего происходит. Понятно, что можно что-то перепутать. К тому же, как я только что сказал, жара тоже дает о себе знать. Это чудо, что к концу дня мы еще в состоянии помнить собственное имя.

Она кивает:

– По-твоему, я об этом не подумала?

– Конечно, подумала.

– И я на это не куплюсь. Ты же всегда пытаешься сказать, что дело во мне…

– Другими словами, на этот раз ты хочешь сказать, что дело во мне?

Нет, отвечает Мэрилин, дело не в нем, а в ней. Она смотрит ему прямо в глаза, смотрит сосредоточенно, стараясь не нарушить зрительный контакт, собирая все силы, чтобы сказать ему то, что нужно. Что у нее не ладится из-за него. Взять хотя бы сценарий, в котором он представил ее в своей романтизированной версии. У нее дрожат колени. На кону не его намерения, но их результат, сценарий. Скорее бы растворилась и разнеслась по венам таблетка. Все дело в сценарии, повторяет она. Она заучила реплики, вцепилась в них, но так и не смогла принять в себя. Она боится, что не сможет стать Розлин, пока Артур не позволит ей не быть его творением.

– Так что ты хочешь сказать? – спрашивает он.

– Я не знаю, как выразить это по-другому.

Мэрилин допивает шампанское и с облегчением, словно отпуская долго сдерживаемый вдох, отводит глаза. За окном официант осторожно подкрадывается к псу с миской и стучит по краешку, привлекая его внимание. Склонив голову, пес смотрит на официанта и неспешно убегает. Она думает о том, что вот природный газ не имеет никакого запаха и что газовые компании в качестве меры предосторожности добавляют в него серу. Для общей безопасности.

Артур отталкивает тарелку.

– И что дальше? – спрашивает он. – Мне еще нужно многое переписать. Буду работать всю ночь. Опять.

На следующее утро Мэрилин жалуется на слабость и общее недомогание. Звонки туда, звонки оттуда. Артур и Хьюстон. Хьюстон и продюсеры. Продюсеры и ее врачи. Она в переговорах не участвует. И ничего в происходящем не понимает. О ней говорят, ее обсуждают так, словно речь идет о ком-то другом.

Мэрилин отвозят, наконец, в аэропорт. Жара бьет рекорды, и ее ведут к самолету закутанной во влажную простыню. В Лос-Анджелесе больную доставляют в Уэстсайдский госпиталь Лос-Анджелеса. Мысли кружатся в голове туманом, невнятные, агрессивные, словно строчки из сценария. Она слышит, как члены съемочной группы винят ее за задержку и говорят, что скорее ожидали подвоха от Монти. Такие мысли еще больше ее угнетают. Она лишь надеется, что Гейбл не изменил свое мнение о ней в худшую сторону. Вот это было бы непоправимо. Еще до прибытия в Лос-Анджелес доктор Хайман Энглберт сообщает, что для поправки здоровья ей, по-видимому, придется задержаться по меньшей мере дней на десять. Он уже пришел к выводу о ее физическом и эмоциональном истощении. Это не означает, утверждает доктор Энглберт, что съемки должны быть приостановлены, но в течение означенного периода Мэрилин, скорее всего, будет недоступна. Она уже слышит, что говорят собравшиеся в «Mapes» продюсеры и члены съемочной группы: отказаться от нее и потребовать, чтобы Хьюстон отправил Артура переработать сценарий для продолжения съемок в ее отсутствие.

Уже в палате, переодевшись в больничную сорочку и халат, Мэрилин смотрит в зеркало – выглядит она ужасно. То, что гложет ее изнутри, теперь проступило на лице. Это не уродство, как она предполагала вначале. Это упадок сил. Как будто мышцы одрябли, и кости бессильно провисли. Полный коллапс.

Середина сентября 1960-го: съемочная площадка «Неприкаянных», озеро Пирамид, Невада

Издалека все выглядит почти игрушечным. Поезд катит по рельсам, прокладывая через пустыню прямую линию. Кажется, он и не движется вовсе. Над трубой поднимается почти идеальный клуб дыма, который не рассеивается, а висит, сохраняя форму, над мчащимся локомотивом. Ты смотришь через равнину на съемочную площадку, которую устраивают вдалеке. Ты видишь ассистентов, разговаривающих с Хьюстоном, который даже не поднимает голову. Видишь гримеров за работой и склонившуюся над Эвелин Агнессу, видишь осветителя, направляющего свет на платье Эвелин.

Солнце только-только взошло. От грима отказались – он все равно растекается почти сразу после нанесения. Теперь они просто ждут. Ничего особенного, всего лишь песчинки на лике невадской пустыни, но ты знаешь выражения на каждом из лиц. Они как будто смотрят на тебя.

Ты едешь к ним. Так им сказали. Водителю наказали передать им, что ты едешь. Что ты просто хотела немного передохнуть. Что ты готова пройти до конца, даже если придется идти днем и ночью. Ты знаешь, что скажет Хьюстон: «В этой гребаной пустыне?» – а какой-нибудь умник добавит: «Да она себя Моисеем возомнила!» Гейбл просто покачает головой, а Монти закроет глаза, благодаря Бога за паузу – только бы похмелье прошло…