Неприкаянная

И все же Натаниэлю удалось удалить из дворца королеву и принцессу. Их место заняли обученные люди, двойники, а вот короля и принца заменить не удастся. Королевские артефакты — корона, перстни, защитное ожерелье — не примут чужаков. Подделка будет обнаружена в первые же мгновения. Слишком много магов соберется вокруг, и скрыть подмену от них не удастся. В связи с этим огромной проблемой становился ритуал принятия наследия, проводимый наивысшим жрецом и его сопровождающими. Ритуал может провести любой служитель богов, но по древней традиции королевства именно высшие из них сопровождают короля и его семью во время празднований. А времени остается все меньше и меньше. Проверены сотни человек, попавшие под подозрение, арестованы единицы. Все это проделано аккуратно и не должно вызвать ни тревоги, ни подозрений, но под удар попали рядовые участники заговора, а вот верхушка его все еще не определена. Подозреваемые есть, доказательств нет.

Все имеющиеся людские резервы подняты на ноги. Люди не спят сутками, а ведь помимо безопасности семьи герцог обязан позаботиться о безопасности высокородных гостей из соседних королевств. Гибель хоть одной из двух прибывающих принцесс приведет к началу кровопролитной войны, а война — к гибели не только королевского рода, но и к возможному падению самого королевства.

Сумерки вступали в свои права, но глава Серых по-прежнему оставался в своем кабинете. Работы и проблем не становилось меньше, они возникали словно из ниоткуда. Через час соберется группа, работающая над предотвращением угрозы королю, а голова герцога, судя по всему, собиралась лопнуть. Его личный помощник, так долго ожидаемый измученным начальством, наконец-то появился в кабинете с таким знакомым зеленым флаконом, наполненным болеутоляющим средством.

— Ваша светлость, — заговорил он, протягивая герцогу то, что тот ждал с таким нетерпением. — В нашей приемной с самого утра сидит граф Урвалон. Его семью принял и разместил в своем доме барон Шанги. Господин граф имеет жалобы и претензии. Вы в свое время интересовались бароном, и я взял на себя смелость доложить вам о возникших недоразумениях. Высокородный господин желает говорить только с вами.

— Зови…

Усталый и с трудом сдерживающий раздражение Эверли откинулся на спинку кресла и приготовился уделить гостю не более десяти минут. Вот только граф, больше похожий на шар и потому буквально вкатившийся в его кабинет на толстых коротких ножках, об усталости и раздражении герцога не ведал. Просидев весь день в приемной, где ему кроме воды за весь день так ничего и не предложили, он буквально пылал негодованием и начал высказывать претензии, забыв приветствовать того, к кому так настойчиво пытался попасть на прием.

— Ваша светлость! Вы должны наказать своих работников. Меня, графа Урвалон, продержали в приемной, как какого-то простолюдина. Оставили без обеда. Не объяснили ничего. Заставили ждать. Моя семья получила приглашение, и я вправе ожидать уважительного обращения. Моя дочь вполне может стать нареченной принца. Ее красота и невинность воспеты в балладах и стихах. Она считается одной из самых красивых девушек нашего королевства. Мы долго ехали, терпели неудобства и лишения, а как нас встретили? Куда поселили? Это неприемлемо… Если бы вы только видели этот дом! В нем же совершенно нет места для нормального проживания. Нам предоставили четыре комнаты. Четыре! Да у меня стражников пятнадцать человек и прислуги шесть! А комнаты! Они же совершенно голые, на кроватях даже постельного белья нет. И чем дальше, тем хуже! Кушанья, предложенные нашему вниманию, невозможно есть. К такому скудному меню даже мои слуги не привыкли. А самое главное, все мои претензии разбиваются о непроходимую тупость хозяина, заявляющего о недостаточности средств для исправления этого безобразия. А его дочь? Черная вдова! Я считаю, если женщина надела черное, место ей в монастыре вдов. Она своим видом просто оскорбляет мою семью! Это нечто… Она посмела перечить моей жене и отказалась поселить в своих покоях наших служанок, а ее помещения ничуть не меньше тех комнат, в которых поселили нас. Я требую — слышите! — я требую, чтобы нам выделили покои во дворце! Моя дочь достойна лучшего!

Граф перевел дух и впервые за все время своего пламенного выступления внимательно посмотрел на молодого герцога. Но ледяной взгляд и сурово поджатые губы последнего заставили его не только покрыться холодным потом, но и очень быстро пожалеть о своем приходе в это ведомство. Слова же герцога осадили его еще более основательно.