Читаем Неприкаянность полностью

гор кандахарских пещеры и норы.

К глазам, от лишений лишившимся мысли,

тяжёлым, как доля пса при слепце,

не пристанет и жалость отныне,

стынет в них вместо – мести свет.

Спасенью умение забыванья

да ломоть хлеба да горсть любви

хватили вполне бы… Теперь уж неба

остатки осталось молить о том,

чтоб земля покрылась густым туманом,

чтоб детей ослы унесли бы в ночь

прочь от родителя, злого дурмана,

чтоб исход по горной кружной тропе

вывел их к обетованному полю,

где красным только маки мерцают,

чтоб в красном этом они завалились

и задышали забвением вволю.

Пер. Нодар Джин


ПЕСНЯ О ПРЕВРАЩЕНИИ

Жизнь моя

здравым смыслом замучена.

Сижу, наблюдаю за ней неотлучно

в кривую лупу:

она ядозубой

въелась пиявкой

и в плоть, и в душу…

Но я, как из лавки червивую грушу,

выброшу вместе с душой и тушу.

Сижу, наблюдаю –

воспоминания

в зловещий разрастаются гриб.

Потом –

пустота внутри и молчание,

как у выпотрошенных рыб.

Все, как они, –

на одно лицо.

Остаётся, сыграв в орлянку,

выбрать одно – и в конце концов

к нему спуститься.

А эту стремянку –

вон,

чтоб ни памяти, ни надежд,

ни нужды под людей рядиться,

ни украшений их и одежд,

в жабу канавную бы превратиться

и перекрыть канаву щитом:

в зелёной слизи

зелёной уродине,

незачем мне в состоянии том

будет и небо –

бездомная родина

звёзд, освещающих только себя

и предвещающих новую боль

тем, что старую теребят.

Звёзды изъели меня, как моль, –

преображённая в кожу да кости

жабьи,

я отрекусь от небес,

пусть они и шипят мне в злости:

Жаба же ты канавная! Бес!

…Но превращенье моё оставит

на всём несмываемую печать:

никто ничто

изменить не вправе,

всем дано

лишь одно –

роптать.

Пер. Нодар Джин


ИСХОД

Вспоминаю тебя. По сути,

с прохождением дней,

с исходом истерии наших страстей,

вспоминаю лучше. По сути.

Я была неправа.

По вине не моей, не твоей. Не нашей.

Мы – частица толпы, существа

вихревого:

ни порядка в нём, ни согласия даже.

И суровей

нет проклятия, чем неизбывность сомнений.

Кучера мы

в катафалках, не к месту захоронений,

хуже, – к сраму

катящихся, сраму банальных свершений.

Без прищура на ярком свету нам жить мудрено.

И равно –

без простого того, от чего – только выть.

Наша нить, –

ей дано заманить нас в тоскливую клеть.

Но сидеть

мы хотим только в ней, и ключей не иметь.

А стареть – это громче осанну банальному петь.

И радеть о насущном мы вечно радеем, – оно

губит душу, но прочего нам не дано.

И давно катафалк по дороге скрипит, –

бытие наше нравится нам, как и быт.

Но порой наша жизнь предстаёт нам пошлятиной;

даже хуже – не нашею жизнью, а краденной, –

и приходится в эти мгновения вспомнить друг друга

и о том, что без нашей любви, этой формы недуга,

без ошибки, смотрящейся издали пугалом,

нашу жизнь уподобить осталось бы куполу,

ни одной не поддержанным в небе стеной.

Но иной над тобою и мной

образуется купол,

если новые нам суждено

ещё встретить года, –

не сплошною виною

малёванный грубо,

а неброской, сквозною

краской стыда.

И тогда, вот тогда по своей же воле мы

повернём на заезженную тропу,

не к друг к другу, нет, а к тому, что более

банально, – туда, где лежать в гробу.

Пер. Нодар Джин


ПОВТОРЕНИЕ

Себя измотав

в пустом ожиданьи

чужого тепла,

я осталась пуста.

Пусто во мне,

как пусто в кармане

бродяги. Пуста я теперь и гола.

А жизнь над моим удивленьем смеётся

и тычет, тычет кукиш в глаза

по мере того, что, как с нею ведётся,

хочет подсунуть подделку за

подлинное. Но не новей

эти уловки, – они подлей.

Новое пробует пусть, некондовое,

чтобы и мне притвориться, что – новая

я, что радею и существую,

что надеюсь и жду не всуе.

А нет, – то в пустые мои глазницы

пусть она неотвязно глядится:

в них теперь ни одной слезы!

Одна тишина, никакой бузы,

разве что призрак боли былой,

забитой собственной силой злой

и превратившейся в старую цаплю,

которая без гнезда озябла,

не хочет ни видеть, ни видимой быть,

хочет лишь незаметно убыть

в то, что сдаётся, что остаётся

каменной крошкой, – меньшей и меньшей.

Что безразличием к жизни зовётся.

Одиночеством окаменевшим.

Что к звукам мира сего оглохло.

Что просто ждёт. Чтоб и кровь иссохла.

Пер. Нодар Джин


ОДЕРЖАНИЕ

О ВЕРЕ В СОМНЕНИЯ

(Вместо предисловия)

ПЕСНЯ О РАЗУМЕ

(Пер. Н.Джин)

БРЕД В БЕССОННИЦУ

(Пер. Н.Джин)

ПЕСНЯ ДЛЯ ЕВЫ

(Пер. Е.Бершин)

ПОВСЕДНЕВНОСТЬ

(Пер. Е.Бершин)

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ОТЦА

(Пер. Е. Бершин)

СЛАБОСТЬ

(Пер. Е.Бершин)

ПЕСНЯ О НЕПРИКАЯННОСТИ

(Пер. Н.Джин)

ОКНО

(Пер. Н.Джин)

ОБРАЩЕНИЕ НОМЕР ДВА

(Пер. Н.Джин)

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

(Пер. Н.Джин)

ЖЕСТОКОСТЬ

(Пер. Н.Джин)

ДЕТСТВО

(Пер. Н.Джин)

ВЕЧЕР

(Пер. Н.Джин)

ПЕСНЯ О ЖИЗНИ

(Пер. Н.Джин)

ОБРАЩЕНИЕ НОМЕР ТРИ

(Пер. Н.Джин)

ИСТЕРИЯ

(Пер. Е.Бершин)

РЕЗУЛЬТАТ

(Пер. Н.Джин)

ДЖАЗОВЫЕ ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ СЧАСТЬЯ

(Пер. Н.Джин)

ПОХОРОНЫ ПОЭТА

(Пер. Е.Бершин)

ЭКСПРОМТ

(Пер. Н.Джин)

ПИСЬМО ОТЦУ

(Пер. Н.Джин)

НЕСПЕШНАЯ ЗАПИСКА

(Пер. Н. Джин)

IN MEMORIAM

(Пер. Б.Кенжеев и А.Драгунов)

МНЕНИЕ ОДНОГО ПОЭТА

(Пер. Е.Бершин)

ПЕСНЯ ДЛЯ ПОТЕРЯННЫХ

(Пер. Н.Джин)

МЕЛКАЯ ИСПОВЕДЬ

(Пер. Н.Джин)

РЭП-ПЕСНЯ

(Пер. Н.Джин)

ЛАЗАРЬ

(Пер.Е.Бершин)

ПОЭТ

(Пер. Н.Джин)

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ САМОУБИЙ…

(Пер. Е.Бершин)

ПРОТИВ САМООБМАНА

(Пер. Н.Джин)

РАЗДЕЛЕНИЕ

(Пер. Н.Джин)

ПЕСНЯ О ВРЕМЕНАХ ГОДА

(Пер. Н.Джин)

ПЕСНЯ О БЕЗРАЗЛИЧИИ

(Пер. Е.Бершин)

ПЕСНЯ ДЛЯ ПАСХАЛЬНОГО ВОСК…

(Пер. Н.Джин)

КАФКА

(Пер.Н.Джин)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Поэзия народов СССР IV-XVIII веков
Поэзия народов СССР IV-XVIII веков

Этот том является первой и у нас в стране, и за рубежом попыткой синтетически представить поэзию народов СССР с IV по XVIII век, дать своеобразную антологию поэзии эпохи феодализма.Как легко догадаться, вся поэзия столь обширного исторического периода не уместится и в десяток самых объемистых фолиантов. Поэтому составители отбирали наиболее значительные и характерные с их точки зрения произведения, ориентируясь в основном на лирику и помещая отрывки из эпических поэм лишь в виде исключения.Материал расположен в хронологическом порядке, а внутри веков — по этнографическим или историко-культурным регионам.Вступительная статья и составление Л. Арутюнова и В. Танеева.Примечания П. Катинайте.Перевод К. Симонова, Д. Самойлова, П. Антакольского, М. Петровых, В. Луговского, В. Державина, Т. Стрешневой, С. Липкина, Н. Тихонова, А. Тарковского, Г. Шенгели, В. Брюсова, Н. Гребнева, М. Кузмина, О. Румера, Ив. Бруни и мн. др.

Андалиб Нурмухамед-Гариб , Антология , Григор Нарекаци , Ковси Тебризи , Теймураз I , Шавкат Бухорои

Поэзия
Черта горизонта
Черта горизонта

Страстная, поистине исповедальная искренность, трепетное внутреннее напряжение и вместе с тем предельно четкая, отточенная стиховая огранка отличают лирику русской советской поэтессы Марии Петровых (1908–1979).Высоким мастерством отмечены ее переводы. Круг переведенных ею авторов чрезвычайно широк. Особые, крепкие узы связывали Марию Петровых с Арменией, с армянскими поэтами. Она — первый лауреат премии имени Егише Чаренца, заслуженный деятель культуры Армянской ССР.В сборник вошли оригинальные стихи поэтессы, ее переводы из армянской поэзии, воспоминания армянских и русских поэтов и критиков о ней. Большая часть этих материалов публикуется впервые.На обложке — портрет М. Петровых кисти М. Сарьяна.

Амо Сагиян , Владимир Григорьевич Адмони , Иоаннес Мкртичевич Иоаннисян , Мария Сергеевна Петровых , Сильва Капутикян , Эмилия Борисовна Александрова

Биографии и Мемуары / Поэзия / Стихи и поэзия / Документальное