Неприкаянные письма

Классом Мэри Олив было укромное пространство среди темного дерева, где стояли два баронских кресла с высокими спинками (меня пригласили сесть в одно из них) лицом к нескольким рядам складных стульев. На них сидели мальчики, девочки и учителя, еще больше их стояло позади и по сторонам. Когда я только начинал, такое событие сделало бы меня взвинченным еще за несколько дней до начала.

Обратив внимание, что пять финалистов были мальчиками-девятиклассниками, а одна – тринадцатиклассницей, я поделился с м-ром Уэйкелингом мыслью вручить два приза, поскольку стоило ожидать, что семнадцатилетняя девушка пишет лучше, чем отстающие от нее на четыре года обучения мальчики. Вручили мы приз за самый впечатляющий рассказ о призраках и приз за самый оригинальный сюжет. Я разбирал все рассказы и, к удивлению своему, все говорил и говорил и, как неизменно у меня получалось, влезал во все большие и большие подробности, сбивался с мысли и возвращался к сказанному, потом вымучивал шуточки, которые воспринимались не очень, учителя из вежливости встречали их сдержанным смехом. Удивляясь себе, я заговорил даже о романе Иэна и, говоря, вспомнил, что не позаботился еще об одном важнейшем деле при издании книги: не нашел кого-нибудь, чтоб сделать похвальную цитату на обложку. Не знаю, что заставило меня думать об этом в такой момент, но теперь только об этом я и думал. Я вернулся к более подходящим темам, возможно, довольно резко после столь беспорядочного выступления, и завершил его.

Мероприятие закончилось. Библиотекарь предложил подбросить меня до станции, и я согласился. Вечер был чрезвычайно холодный, и мне хотелось как можно скорее вернуться в Лондон, где грезилась возможность позднего ужина с Джейн. Выйдя у станции, я направился к подземному переходу, ведшему к платформе, откуда отправлялся лондонский поезд, и вдруг почувствовал вибрацию у себя в кармане. Звонил Стив, близкий друг, с кем я обычно общаюсь посредством электронной почты и эсэмэсок. Я подивился, но не подумал сразу о плохой вести. Я ответил, Стив поздоровался и спросил, как у меня дела, а потом спросил, слышал ли я про Джо. Он не хотел, чтоб я об этом из Фейсбука узнал, пояснил он.

Позже я подумал о том, каких трудов стоило тогда Стиву позвонить мне, и, наверное, о том же уведомить других наших общих друзей. Сколько времени понадобилось ему в разговорах, чтоб сообщить именно то, из-за чего он за телефон взялся? Когда бы он о том ни заговаривал, в разговоре это всегда было слишком рано. Надо было высказать вещь до того абсурдную, что затяжка еще на два-три предложения не делала ее более вразумительной, ни в коей мере не ослабляла ее воздействия. «Джо мертв». Он так сказал? Возможно, нет. Наверняка нет. «Джо умер». Скорее так. Так, похоже, предполагается какое-то действие Джо. Он не был просто мертв: он умер. Подходит. «Джо умер прошлой ночью». Или: «Джо умер ночью». Нет, Стив сообщал мне об этом вечером следующего дня. «Ночью» не имело бы смысла. Та ночь давным-давно прошла. «Джо умер ночью, прошлой ночью». Слишком много «ночью». Давай попроще. «Джо умер прошлой ночью. Джо умер». Может, в конце концов: «Джо мертв».

Как закончить такой разговор по телефону? Как, для начала, вообще в таком разе смелости набраться и позвонить? Есть ли у тебя все необходимые сведения? Звонить кому-то, чтобы сказать людям такое, что высказанное тобой их ошарашит. Они вопросы станут задавать. В ожидании, что у тебя будут на них ответы.

Я вышагивал по платформе маленькими шажочками и задавал Стиву вопросы, на которые у него не было ответов. Я рассказывал ему, когда в последний раз видел Джо, а он рассказал мне, когда он видел его в последний раз. Мы говорили об ударах, разрывах сердца и синдроме внезапной смерти. Ни он, ни я не упоминали самоубийство – не потому, что нам духу не хватало, а потому, что мы оба знали: это не оно, невозможно, чтоб это было правдой. В какой-то момент разговора я глянул на табло с расписанием у меня над головой и увидел, что до следующего поезда на Лондон у меня остается пятнадцать минут. Вполне хватит, чтобы закончить разговор, ведь наверняка? Я и в самом деле так подумал? Я знал, что не хочу вести этот разговор в поезде. И еще я знал, что хочу оставаться на этой платформе (не той платформе), пока разговор не кончится, так как – попади я в подземный переход – сразу сигнал пропадет.