Неприкосновенное сердце

— Как она называется?

— Гитхорн.

Эмили улыбалась, и я наконец-то вздохнула полной грудью, смотря на это великолепие. Кажется, я нашла самое уютное и неспешное место на земле. Пока летела в самолете, прочла, что у этой деревни есть множество названий — Голландская Венеция, деревня без дорог и еще несколько других. В старой части Гитхорна не было машин, автобусов и дорог. Нас привезли на машине, а дальше мы взяли в аренду катер. Вместо асфальта была вода. Буквально напротив каждого дома деревянный мост. И если некоторые мосты — это как бы часть улицы, то другие — это часть входа в частный дом. Мини-ворота как бы охраняли, но и поднимали настроение. Если в Нью-Йорке ты видишь таблички: «Осторожно! Злая собака!», то в Гитхорне: «Заходи. Сделай мой день».

— Тишина, — прошептала я.

— Да, — ответила так же тихо подруга. — Потрясающе.

«Оставаться собой в мире, где все пытаются изменить тебя, — наивысшее достижение». Ральф Уолдо Эмерсон.

Участки возле дома никто не прячет от окружающих, а, кажется, наоборот старается сделать что-то особенное, чтобы привлечь внимание. Идеальные газоны. Меня начал мучать вопрос: кто они, те невидимые феи или гномики, которые, похоже, по ночам стригут газоны возле домов в таких деревушках? Лужайки, клумбы, кусты в идеальном состоянии — и при этом я практически ни разу не видела, чтобы их кто-то стриг.

После того, как мы приехали и оставили чемоданы в домике, который арендовали, снова взошли на катер, и нас отвезли в Grand Cafe Fanfare, названное в честь фильма, благодаря которому Гитхорн, собственно, и стал известным и популярным местом.

— Хочешь поговорить? — спросила Эмили, когда официант принес нам еду.

— Нет.

— Тогда говорить буду я.

— Эм...

— Нет, — перебила она меня. — Тебе нужно проговариваться.

— У меня есть психолог.

— Которому ты ничего не говоришь.

— С чего ты взяла?

— Маргарита Наваррская сказала, что обида имеет больше власти над женщиной, чем любовь, особенно если у этой женщины благородное и гордое сердце. Может быть, ты обижена на него?

— Я не помню, Эм, понимаешь? — разозлилась я. — Я ничего не помню. Я словно в клетке, из которой нет выхода. Откуда я могу знать, что он подходит мне, и могу ли я быть уверена, что подхожу ему, если я ничего не помню. Я не помню способны ли мы делать друг друга счастливыми, и даже если способны, хотели ли мы этого. Я не чувствую счастья, когда он счастлив, но и не помню, чувствовала ли его раньше. И наконец, я совсем немного о нем думаю или скучаю. Да, наверное, я люблю Адама, но я в него не влюблена. Потому что я не помню ничего.

— Донна, но он пытается.

— А мне это не нужно, — крикнула я, спустя мгновение пожалев. — Не хочу. Даже когда мы не хотим любить, это не помогает. Мы любим просто потому, что так случается, и как бы ни говорили, что не хотим, не жалеем. Может быть потому, что это лучшее время в нашей жизни, и пусть оно не повторится, но то, что это было, уже гораздо больше, чем можно хотеть. Безумие, доверие, душа и чувства наполняют тебя изнутри, и ты становишься сумасшедшей. Это невозможно объяснить. Ты никогда не сможешь понять этого со стороны, пока не прочувствуешь сам. Ты идешь по улице и видишь картинки того, как раньше вы сами ходили по ней, держась за руки. Перед глазами появляется картинка, как вы были счастливы. А знаешь, что вижу я, идя по улице и даже в доме, в котором мы живем? Ни-че-го, — проговорила я по слогам. — Ничего, Эмили.

—Знаешь, когда я лежала в коме, ты была тоже близка к смерти. Я этого не знала, пока Брайан не рассказал, — усмехнулась она грустно. — мы всегда были друг у друга, и я тоже сейчас чувствую твою боль, — положила она свою ладонь на мою. — Я правда ее чувствую, но просто не знаю, как помочь. Я пыталась вернуть тебе обстановку, которую ты помнишь, пыталась сделать хоть что-нибудь, но это не помогает. Ничего не выходит.

Последние слова Эмили прошептала с болью в голосе, и я поняла, что моя боль не принадлежала лишь мне. Ее чувствовали все, кто любил меня. И плевать, куда понесет нас ветер. Мы вместе, и нет GPS лучше. Места, в которых мы были или побываем, останутся в наших воспоминаниях, как на открытке, а разве этого мало? Я всегда буду помнить, как мы убегали из пар, чтобы прогуляться городом. И мы до сих пор тут, и до сих пор семья. Чего еще можно желать? Ведь этого и так более, чем достаточно, для одной жизни. Мы столько лет не имели ничего, но в то же время у нас было все.