Неприличное предложение

В конце концов, ему не привыкать. Уже после смерти Тольки он узнал, что тот за его спиной ввязался туда, куда Прегер умолял его не лезть. Предупреждал, что добром это не закончится… А Рита — вторая жена Платона. С первой, правда, он расстался мирно. Но вторую… Вторую — вырвет из груди. Без сердца. Слишком много чести для лживой суки — сердце он, пожалуй, оставит при себе. Ничего: зарубцуется, зарастёт. Переболит и отпустит. Жёны не дети. Но, может, и к лучшему, что детей у него нет.

Он тяжело вздохнул и вернулся за стол.

Разложил фотографии и долго всматривался в каждый снимок по отдельности.

Подмечая детали. Болезненно кривясь: ну что он в ней нашёл, этот… пацан! Лицо высокого мужчины специально было засвечено, но тело, руки — сильные, красивые. Молодые. Совсем мальчишеские. В его-то годы трахать возрастную бабу? Словно брошенное на раскалённую сковородку корчилось самолюбие: а что она в нём нашла? Почему Он? И кто — Он?

Платон аккуратно собрал снимки, замкнул в сейфе и набрал адвоката.

— Леонид Захарыч, простите, что поздно… Да, Прегер… Да, снова я… По тому же вопросу… Развод, развод… Хорошо, что тогда я вас послушался и подписал брачный контракт… Дурак, конечно, что не хотел оскорбить любимую женщину бумажками… Но рад, что вы настояли… Да, когда-то любимую, — тяжело вздохнул он. — Сейчас — никаких поблажек, ни рубля, ни квадратного метра… Да, пока это между нами… Когда?.. Завтра?.. Да, заеду. Доброй ночи!

Прости, дорогая, но твоему поросёночку не идут рога.

Посмотрев на спящую жену, Платон взял свою подушку и пошёл спать в гостиную на диван.

Глава 8. Яна

— Привет, Хвостик!

Я вздрогнула и чуть не выронила сумку.

— Напугал, — выдохнула. — Привет, Илья!

Развернулась к окну в коридоре учебного корпуса, аккуратно выложила старенький ноутбук, а потом вытрясла на подоконник содержимое кожаного рюкзачка, вплоть до крошек на дне, что посыпались сверху на тетради, вслед за потёртыми прокладками и полудюжиной резинок, которые вечно бросаешь в сумку на всякий случай, а этот случай всё никак не наступает.

— Что-то потеряла? — Илья опёрся плечом о стену, бросив свой рюкзак рядом.

— Да, одну очень ценную бумажку, — сдув с прокладки мусор, я поспешно сунула упаковку обратно на дно сумки: Лейкин хоть и был в доску свой, и дружили мы два года, но это же не повод заставлять парня краснеть. Хотя робким я бы его ни за что не назвала.

— Помочь?

— Нет, — покачала головой, в сотый раз перелистывая тетради. — Я её, наверное, всё же дома забыла. Положила на кровать и думала, что сунула в тетрадь, а скорее всего только подумала сунуть, — вздохнула я, надеясь, что это действительно так и чёртов вексель остался на кровати (утро выдалось сложным, хорошо, что голову дома не забыла), а потом натянула на лицо улыбку. — А мы тебя со Светкой вчера вспоминали.

— Серьёзно? — удивился Илья. — Мы же видимся чуть не каждый день.

— Ну так это в универе. Мы с тобой. А в общагу ты, как съехал, так больше почти и не заходишь.

Это была чистая правда. И про то, что жили мы раньше в одной общаге, даже на одном этаже, там и познакомились. Светка перешла на второй курс, когда почти два года назад меня, абитуриентку первокурсницу, подселили к ней в комнату, Илья перешёл на третий. С того времени и дружили. И что вчера вечером Илья должен был икать без остановки — так мы его со Светкой сильно вспоминали — тоже правда. Вот только, если он спросит по какому поводу, я ни за что не признаюсь.

Но у меня есть оправдание: это не я, это Светка предложила.

Когда, обсудив жену Прегера, которая неожиданно оказалась профессором кафедры религиоведения нашего университета. (Святые инквизиторы, хоть мне эту муть не учить и не сдавать!) И дошли до того момента, где Платон сказал: «Если не хочешь, чтобы первым был я, найди того, кого тебе захочется запомнить». Светка посмотрела на меня многозначительно:

— А это здравая мысль. Попроси Илью, он тебя дефлорирует в лучшем виде. И думаю, не откажется, — хитро прищурилась она.

— Ты на что это, кукушка пестрожопая, намекаешь? — упёрла я руки в бока.

— А чего ж тут намекать-то? Он давно по тебе, кудряшка лобковая, сохнет. А ты всё делаешь вид, что не замечаешь.

— Мы — друзья. И замечать тут нечего. А баб у него и без меня хватает.

— Ну с этим не поспоришь, — хмыкнула она. — Но ты всё же спроси.

В ответ я бросила в неё пачкой чипсов — первым, что попалось под руку. А она, тварь латентная, открыла и давай ими хрустеть.

Я кашлянула, вспомнив, что Илья ждал от меня ответа.

— Давно не заходишь. Булочки не приносишь.

— М-м-м, — улыбнулся он. — Так дело в булочках? Прости, — развёл руками. — Учёба. Работа. И Светка, уверен, не сильно хочет меня видеть. Да ты и сама в кофейню перестала заходить.

— Та же херня, Илья, — запихав в сумку последние ручки, я сдунула с подоконника крошки, — учёба, работа…

Святой МРОТ, а работы-то у меня уже и нет!

Я тяжело вздохнула и прикусила губу, не зная, стоит ли ему рассказывать.

Как-то стыдно было перед ним.

Закинув на спину рюкзак, он приобнял меня за плечи и прижал к себе: