Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес

– A-а, вот и Китти, Джо! – объявил МакКлюр и пояснил: – Телефонистка. Это мисс Хэмфри. Понимаете, в чем дело, Китти. Мы хотим, чтобы вы высказали нам, что думаете о сегодняшнем спектакле. Прямо с ходу. Вы ведь смотрите все гастрольные шоу. Вот мы и хотим узнать ваше искреннее мнение.

Сидевшая на кровати Пэгги задумчиво разглядывала новую гостью.

– Что ж, я скажу, мистер МакКлюр, – начала Китти. – Понимаете, Сиракузы – забавный городок.

– Надо же! – врезалась Фанни.

– Ну то есть ему трудно угодить, – продолжал оракул, высказывая мнение зрителей городка. – Понимаете, мы ведь видим все новые постановки. Все шоу привозят сюда. Если шоу пройдет здесь, оно пройдет где угодно. И люди у нас такие забавные. Если им нравится шоу, они идут в театр, а если нет – ни за что не заманишь!

– Вот так новость! – саркастически вставил мистер Леман.

– Слушайте! – вмешался официант. – Я могу сказать, что не так с вашим шоу. Сам я его не видел, но горничная с четвертого видела, и она…

– Минуточку, – перебил его Джек. – Мы хотим, чтобы эта молодая леди…

– Прошу прощения, – извинился официант. – Мисс, ваше слово.

Пэгги поднялась с кровати. Держалась она спокойно, но угрожающе.

– Это ты принимала звонок в Нью-Йорк из 413-го? – холодным ровным тоном осведомилась она.

– Ну-ну, детка! – взмолился Берни.

– Так ты?

– Да, я.

– Нахально ты себя вела.

– Мне так не кажется.

– А вот мне очень даже. Тебе ведь положено быть любезной? А? Положено?

– Я всегда любезна, когда говорю с леди.

Повисла пауза.

– Я скажу, на что ты нарываешься! – выкрикнула мисс Марлоу. – На то, чтобы тебе врезали по твоей безобразной мордуленции!

Угроза эта была брошена легко и небрежно. Пэгги, побывавшая в пятидесяти скандалах, даже ничуть не разволновалась. Однако ее заявление едва не сорвало диспут. Фанни издала подбадривающий клич «Давай! Давай!», Леман только безмолвно ахнул. Берни взмолился: «Ну-ну, детка!», Бенхэм пощелкал языком и пробормотал: «Нет, что же это?», явно считая, что под покровительством Дэвида Беласко ничего подобного не случилось бы. Джек предпринял умный тактический ход – в обычной своей любезной манере выпроводил Китти из комнаты и закрыл дверь. Наступила минута блаженного покоя.

Леман тяжело отдувался.

– Заприте же наконец эту дверь! – распорядился он.

– Я?

– Да-а!

– Хорошо.

– Вам придется отпереть ее снова, – заметил официант, – чтобы выпустить меня. Так вот, я собирался передать, что сказала та горничная с четвертого этажа. Она сказала: «Руперт, чего хочет зритель? Развлечений».

Мистер Леман завыл как бэнши[10].

– Выметайтесь!

– О’кей, сэр. Хозяин тут вы. Доброй ночи, господа.

– Доброй ночи! – прошипел мистер Леман.

Простак пребывал в полном недоумении. Это была первая конференция, в которой он участвовал, и она оказалась ни чуточки не похожей на ту, что рисовалась его воображению. Он-то представлял себе сердечных вежливых участников – таких, что Леман в минуту вдохновения назвал счастливой семьей, обменивающихся за шампанским благожелательными, любезными замечаниями. Что-то в духе салонов XVIII века, про которые он читал в школе. А тут – прямо сборище на редкость раздражительных диких кошек. Это ставило его в тупик, сбивало с толку. Никто не открыл ему, что сегодняшняя конференция, по обычным театральным меркам, – просто верх учтивости и вежливости.

Мистер Леман снова призвал собрание к порядку.

– Про-дол-жа-ем! – в обычной своей властной манере произнес он. – Необходимо решить что-то насчет спектакля, а мы никуда еще не продвинулись.

– Давайте станем постоянным комитетом и будем проводить совещания каждую неделю, – высказалась Фанни.

– Заткнись!

– А я еще и рта не открывала.

– Только и знаешь – ля, ля, ля… Итак, мы дошли до пролога.

– Пролог годится, – глубокомысленно заметил Простак.

Леман снова одарил его раскаленным добела взглядом.

Когда премьера не имеет большого успеха, председательствующий выбирает, по театральному обычаю, какого-то индивидуума, на которого и выплескивает всю ярость. Как правило, им автоматически становится автор, но за отсутствием такового выбор пал на Простака. Фактически никак не повинный в сочинении пьесы, Простак стоял ближе всех к отсутствующему драматургу.

Испепелив его взглядом, Леман продолжил:

– Итак, следующий эпизод – сцена в саду.

Про нее, как мы знаем, у Простака имелось что сказать. Он ожил точно цветок под весенним дождичком.

– Ах да, сцена в саду, – бойко вступил он. – Я скажу вам, в чем там дело. Деревья посажены неправильно.

Леман поднялся со своего места, и Джек, всегда готовый вылить масла на бушующие воды, попросил его умерить пыл.

– Неправильно посажены, вот как?

– Да, мой друг. То есть дорогуша. В настоящем саду.

Мертвенное спокойствие пало на Лемана. Такое спокойствие воцаряется в вулкане перед извержением, от которого потом тысячи людей спасаются бегством.

– А теперь послушайте! Меня от вас тошнит! Вы мне осточертели до посинения. Влезаете без конца с какими-то дурацкими идеями. Я больше не выдержу!

– Это идея не дурацкая. Я по делу говорю.

– А я не желаю слушать, ясно? Кто тут главный, в конце концов?

– Я тоже в какой-то мере…