Непримиримые 2

Нежно и в то же время жадно прикусывает оголенный участок кожи моей несчастной шеи, на грани довести до оргазма остротой ощущений. — А-а-а, — протягивает шуршаще-уличительно Селиверстов, носом обводя контур синяка, — мою отметину прикрыла, маленькая развратница, — жалящий поцелуй туда же. Козлина видимо, отметину обновляет, а я и не могу отказать — плавлюсь, как масло на сковороде, лишь закипая сильнее от настойчивости огня. — Стыдно, если узнают, что ты испорченная и в засосах? — По ключице скользит прохладный язык, оставляя влажный след. — Что умеешь отдаваться вся, без остатка… Что хочешь… меня… Ведь хочешь? — чарует интимными нотками хриплого голоса. — Так хочешь, что изнываешь…

Ненавижу, когда он прав! И еще больше ненавижу, когда он знает об этом и не упускает шанса ткнуть в несправедливую жестокость!

А-а-а, сейчас стонать буду и ерзать от переизбытка желания, что булькает, доводя нутро до исступления, а искуситель с бархатным рыком утыкается в ложбинку между грудей.

Мир взрывается калейдоскопом преломленной реальности. Меня расщепляет на атомы, молекулы… Феерия чувств заполняет наперегонки с грохотом очумевшего от экстаза сердца, которому плевать, что виновником этих реакций становится Игнат. Отвратительный, наглый, пошлый, беспринципный тип, с легкостью меня бросивший, и с такой же простотой вновь обольщающий в кабинке туалета!

— М-м-м, — позорно стону, подставляясь напористым ласкам.

По телу сладость и жар растекаются. Ноги не слушаются, а нужно бы побрыкаться. Игнат сильнее сминает мой зад, с ожесточением, но так адски-сладко, что расщепляюсь.

Процесс распада на молекулы и атомы притормаживается, когда в дамскую комнату заходит посетитель. Сердце испуганной ланью ударяется в грудь сильнее — Шувалов! екает вниз — Лианг?

— Есть тут кто? — удивленно-настороженный грубоватый женский голос приносит неслыханное облегчение и размеренный бой сердца.

— Да, — открываюсь, а зачем таится. Еще подумает, что вещи бесхозные и сопрет. Как потом буду отчитываться перед Ксю? Есть вариант на кабинку вывесить объявление. Я тут! Мои вещи не трогать! — Простите за… — голос такой хриплый, что чуть прокашливаюсь, — туфли, ну и… клатч, — плохо справляюсь с языком и мыслями. Их, будто снег в стеклянном шаре встряхнули — они кружатся, оседают перемешанной грудой. — Мне нехорошо, перебрала…

— Ага, — отстраненно. Торопливая поступь — и хлопает дальняя кабинка.

— Попроси меня, — наплевав на стыд и то, что выдает свое присутствие, ни то требует, ни то молит хрипло Игнат.

— Молчи! — одними губами.

— Ты же хочешь! — не справляется с бурным дыханием, порхая по моему лицу захмелевшим взглядом.

— Молчи!!! — беззвучно ору.

— Ска… — договорить не даю. Заглушаю слова и проглатываю рычащий бархатный стон его губ своими.

Какая же ошибка?!

Рассудок ведет сильнее, меня словно на волнах штормит. М-м-м, травлюсь запахом Игната, его вкусом… На грани потерять сознание от чувств и нехватки кислорода, но нет ни малейшего желания оторваться и спасительно глотнуть воздуха.

На этот раз к легкому отрезвлению приводят брякающий ремень, который Селиверстов судорожно пытается расстегнуть и гулко хлопающая входная дверь, явно закрывающаяся за женщиной.

Выныриваю из омута похоти и алчно хватаю воздуха.

В помещении тихо, если не считать нашего с Игнатом надсадно-шуршащего дыхания.

— Ирк, мне горит… — как понимаю, с ремнем Селиверстов уже справился на ура и теперь ловким движением расстегивает пуговицу на джинсах.

— Очень?

Боже! Это мой голос? Такой томно-охриплый… с нотками заигрывания?

А зачем этот глупый вопрос? Мне плевать, что и как горит у Игната!!! Вот бы вспыхнуло и истлело… до основания!

Селиверстов хватает меня за руку, которой к своему жуткому стыду уже зарылась в волосы соседа, требуя продолжить и от страха, что РАЙ закончится, — и прикладывает к своему паху:

— Все, как ты любишь — каменный!

Мерещится собственный всхлип.

Мерещится!!! Потому что не могу я… едва не кончить от этой фразы! Мне обидно. Правда! Я не шлюха, чтобы вот так… Но абзац, как приятно это слышать для женского самолюбия! Наверное, мы все в глубине души еще те шлюшки!

— Пусти! — нервозно отдергиваю ладонь, четко осознавая, что с бóльшим желанием дорвалась бы до пульсирующей плоти Игната. Сжала, ощущая, как дрожит в моих руках, а потом облизнула…

Стоп!!!

Краска затапливает лицо. От смущения за постыдные мысли даже зажмуриваюсь.

— Если только на коленки… — смешок, но сбивчивый, будто Игнату дышать трудно. — Может, минет?

Козлина! Он что, телепат?

— Охренел? — все же уставляюсь на соседа, хотя мир продолжает растекаться, пытаясь ускользнуть и оставить меня на растерзание развязного Селиверстова и его умопомрачительных, расщепительных ласк.

— Ирк, отсоси, а… — с такой мукой в голосе, что меня распирает от возмущения, перемешивающегося с желанием сделать это. Аж во рту пересыхает. Останавливает то, что моя гордость пока при мне!

Хоть что-то!

А то ведь стыд, смущение, честь — давно помахали белыми платочками, уступая место вездесущим насекомышам с девиантным поведением.