Непримиримые 2

— Ир, бл***, ты себя слышишь? — а вот и цунами в голосе Игната оживает. — Шляхер в одночасье — твой парень! — не без злой иронии. — Казах на оху*** муле прискакал «не про тебя», но при этом ты с ним ссосешься в лаборатории! — на последних словах повышает интонацию, а в конце припечатывает правдой, от которой сердце ухает в печенку и испуганно подпрыгивает до горла.

Значит, это он был… отметину на стене оставил. Но тогда, почему ушел, если имеет на меня виды, претензии на которые сейчас изображает? Мог бы ворваться! Потребовать объяснений!..

Если только, его эго настолько не пострадало, что он… отступил, в страхе оказаться еще большим посмешищем, коим себя представил в тот момент. Уязвленная гордость… и самовнушенное предубеждение.

Я бы именно так себя и ощутила!

— Ты… нас видел?.. — от мыслей, что бьются в голове, будто птицы, пойманные в силки, больно становится. Слишком много всего, неожиданно и неорганизованно. Я не знаю, что ответить. Не готова…

Селиверстов молча буравит грозовой серостью глаз.

Кивок как выстрел.

Черт! Черт! Черт!!!

Игнат нас с Лиангом видел!

Увидел и проглотил обиду. А потом дома. Опять промолчал. Не кричал, не скандалил. Блин! А лучше бы!!! Это ведь в его духе. Еще и меня потрясти, так, чтобы мозги последние растеряла. А он смотрел!

Так смотрел… Душу выворачивал.

Он ждал! Терпеливо ждал от меня шага. Признания, а я… ему нагрубила и…

— Все сложно, поэтому у нас пока все вот так… — лепечу бессмыслицу. Ничего более умного, прозрачного и логические обоснованного не придумываю.

— Любишь его?

Глотку сдавливает. Рот не разлепляется.

Боже! Всего кивок, пусть нервный и невнятный, но кивок. Или оброненное «да».

Черт! Как выдавить???

Мышцы позвоночника, шеи и лица сводит от напряжения.

Я должна ответить. Не имею права сомнение показать!!!

Что-то изображаю — ни то «да», ни то «нет» и вроде больше в сторону «да», но по тому, как усмехается сосед, а его глаза затапливаются постельными оттенками светло-серого, горько осознаю, что секунды убедительности упущены.

— Так сильно, — ерничает уличительно. — Обнадеживает.

— Зря, — едва слышно, но слава богу, голос прорезается.

— Тогда объясни, что за ху*** происходит? — ничуть не мягко. Игнат выжидательно сощуривается.

Он правда выглядит человеком, желающим прояснить ситуацию, но я не могу… теперь уже поздно — признания чреваты. Да и наметила план действий и некий ход войны без непосредственного участия Селиверстова. Выбрала другого героя своего романа.

А довериться Игнату…

Доверие и Игнат — даже не звучит.

Какой-то оксюморон, ведь Селиверстов — по определению неверный, а доверять неверному, это как… акуле в пасть руку засунуть и наивно полагать, что она ее не откусит.

Не дорос он еще до мужских разборок и поступков. Кусает, достает, паясничает, обижается, капризничает. Ребенок! А мне сейчас не до детского сада и игры в воспитательница-сложный подопечный.

— Если бы хотел — не сбегал, а говорил. Не пугал маниакальностью в туалете, а приехал…

— И ты бы спокойно пустила и поговорила?

Ответ режет губы, и чтобы не сболтнуть лишнего, поглубже воздуха глотаю:

— После того, как ты сбежал? Вряд ли, — с кивком отвожу взгляд.

— Я не сбегал. Ты озвучила свою претензию, и я ушел. Но ты так и не сняла заявку, — смена разговора вызывает нервный смешок.

— Я не обещала!

— Я выполнил твое желание, а ты проигнорировала мое, — еще приближается Игнат.

Не поддамся истерике, не буду метаться или пытаться удрать! Не покажу свою уязвимость! Страх… смятение… возбуждение.

Черт! А оно откуда? С чего?

— Ты… ты сделал это с такой легкостью, что у меня закралось подозрение, будто именно этого и желал! — тщательно мою руки, молясь, чтобы Селиверстов остановился и больше не будоражил мою кровь. И так перегрев уже… Душно, жарко, вот-вот в обморок хлопнусь.

— Не путай свои мечты и мои! — останавливается за спиной и обвиняюще смотрит на меня через зеркало на стене перед нами. Порывисто выключаю кран и вытираю ладони салфеткой. — Я… ты… не должна участвовать. Это опасно!

Так, пора заканчивать балаган.

И бежать! Пора бежать!..

— Тебе не кажется, — ловко попадаю комком в открытую урну, — что женский туалет — не место для этих разговоров?

Нервы все же сдают, когда красноречивый взгляд Игната прогуливается по моей спине, тормозя где-то в области «оголенный участок талия-копчик», да так, что мурашки выдрессированным стадом несутся, прокладывая дорожку холодному поту. Ноги подкашиваются, благо, успеваю руками упереться в раковину.

Абзац, этот кобель прав! Он подчинил мое тело себе! Я не должна реагировать на него, а отзываюсь даже на простой, пусть и жутко голодный взгляд. У меня ломка… физическая. Каждая частица требует ласки и внимания. Грудь болезненно набухает, соски становятся такими чувствительными, что нежная ткань кажется непростительно грубой. Внизу живота влажно и сладко-томительно.

Гребаные насекомыши меня доконают!

Тараканы — прочь! Мурашки — спать!! Бабочки — сдохните! Сдохните!!!