Непримкнувший. Воспоминания

То же произошло и с дипломатическими приемами. Покрылись паутиной апартаменты для дипломатических приемов МИД. Работники МИД стали забывать нормы дипломатического этикета. Хрущев стал сам принимать всех приезжих гостей – нужных и не столь нужных. Местом приемов стал исключительно Большой Кремлевский дворец, куда по велению Хрущева сопровождали его не только все члены Президиума и секретари ЦК, но и скопом валили все члены ЦК, министры, депутаты Верховных Советов, артисты и писатели, генералы и маршалы. Все дипломатические приемы превратились в широчайшие пиршества.

Что касается печати, то Хрущев ревниво следил за единственным: чтобы все речи его печатались во всех главных газетах. Поэтому иногда в одном номере нагромождались по две и даже по три обширнейшие речи Хрущева. Остальное в печати его мало интересовало.

Но все эти хрущевские «новшества» сложились гораздо позже. А пока первостепенное значение, которое придавал В. Молотов печати в проведении советской внешней политики, прямо и непосредственно отразилось на моей жизни и деятельности.

Я рассказывал выше, какую огромную роль отводил Сталин марксистскому учебнику политической экономии внутри нашей страны и на международной арене. Работа над учебником шла к концу, но все же жизнь моя состояла из ночной работы в качестве главного редактора «Правды», и дневной, урывками, работы над учебником.

Но пока был жив Сталин, совмещение как-то с грехом пополам удавалось. Вскоре после его смерти дело осложнилось.

В Подмосковье, где завершалась наша работа над учебником, пришла нарядная весна. Могучие излучения солнца пьянили землю, деревья, травы, жаворонков. Умытая теплыми дождями озимь отливала изумрудным блеском. Все животворящие соки земли мощно прорывались через ее согретую кору и в какой-то волшебной реторте природы становились подснежниками, черемухой, одуванчиками, хлебами, березовыми листьями, цветущими липами, сиренью…

У меня под окном, среди нежащихся вишен и яблоневых деревьев, стоял старенький сарайчик, покрытый дранкой. Я наблюдал, как черно-лакированные грачи свирепо раздирали его крышу на щепу и, взметнувшись на вершины старых тополей и дубов, сооружали свои гнезда. В воздухе стоял ликующий гомон птичьего царства. Какая силища жизни!

Перед вечером по правительственному телефону-«вертушке» позвонил В.М. Молотов:

– Товарищ Шепилов, где вы сейчас находитесь?

– Я за городом, в комиссии по учебнику политической экономии.

– Вот по этому поводу я и хочу с вами говорить. Мы должны будем сейчас проводить целый ряд очень важных внешнеполитических мероприятий. Без «Правды» это невозможно. А главный редактор отвлечен учебником.

– Так я все ночи провожу в «Правде», в том числе и по выходным. К тому же мы скоро завершаем свою работу над учебником.

– Я не оспариваю важность работы над учебником. Но у нас сейчас есть вещи поважнее. И надо, чтобы вы теперь целиком сосредоточились на работе в «Правде». Я уже переговорил по этому вопросу с другими членами Президиума, и все товарищи того же мнения. Так что я передаю вам указания Президиума.

С грустью покидал я свою милую келью с томами «Капитала» и Ленина на письменном столе, с лесной тишиной, ограждавшей нас от шума и грохота повседневной жизни, с поселившимся здесь неповторимым счастьем – возможностью творческой работы на поприще пропаганды великих идей марксизма-ленинизма.

Впрочем, авторская и редакторская работа над учебником действительно подходила к концу. Я, как и все другие товарищи, внес свои последние доли труда, и в 1954 г. миллион за миллионом томов в синих переплетах с тиснением «Политическая экономия. Учебник» устремились по бесчисленным каналам в квартиры рабочих, студентов, учителей, инженеров, врачей, артистов, воинов, пропагандистов. А затем десятки и сотни тысяч экземпляров учебника начали издаваться в Чехословакии, Болгарии, Японии, ГДР, Польше, Англии, Китае, Дании, Франции, Норвегии, Италии – в общем, по всему миру.

Многие вопросы советской внешней политики действительно созрели и ждали своего решения. По этим вопросам слово Молотова было весьма весомым или даже доминирующим. Но теперь многие вопросы, которые прежде решались путем согласования со Сталиным, выносились на обсуждение в Президиум ЦК. Пока еще заседали в том же кабинете Сталина. Все так же внимательно смотрели на выступающих из своих рам Суворов и Кутузов. Только большой стол для заседаний был передвинут от стены к окнам.

На первых порах Хрущев при обсуждении международных вопросов не выступал. Очевидно, здесь продолжала действовать традиция. В последний период жизни Сталина мне несколько раз довелось быть на заседаниях Президиума ЦК при обсуждении некоторых международных вопросов. И я помню случай, когда по сложному дипломатическому вопросу члены Президиума высказывали противоположные точки зрения. Сталин медленно расхаживал по комнате своей утиной походкой и попыхивал трубкой. Видно, что он тщательно взвешивал все за и против и еще не пришел к окончательному решению. Вдруг он остановился против Хрущева и, пытливо глядя на него, сказал: