Неприступные стены

— Это не совсем так, Виржиния. Я мог бы продать дом, имей я такое желание. Но я не хочу. Мы, Ковердейлы, живем здесь уже триста лет. И, пока я жив, все останется по-прежнему. Но я не сомневаюсь, что и после моей смерти Оливия оставит все как есть. Такие уж мы, Ковердейлы.

Хоть какое-то утешение. Какое счастье, что отец не думает о продаже дома! Выходя, Оливия с благодарностью улыбнулась ему.

После этого она весь вечер не раскрывала рта, да и слушала невнимательно. Она тщательно следила за тем, чтобы не таращить глаза на, сидящего напротив, мистера Ферреро. Нелегкая это была задача. Его черные глаза, его чувственные, четко очерченные, губы, его тонкие, нервные ноздри так и притягивали взгляд. Она опускала голову, но его мягкий, с приятным, необычным выговором голос волновал ее, хотя она и не следила за смыслом разговора.

Но вскоре Виржиния, как обычно, полностью завладела разговором, принялась рассказывать, как они с Джереми обедали у таких-то и ужинали у таких-то, а на следующей неделе приглашены к таким-то. Она всегда старалась произвести на гостей впечатление, упоминая к месту и не к месту громкие имена.

Оливия решила, что с нее достаточно: все это она слышала неоднократно. Робко подняв глаза на мистера Ферреро, она увидела в его глазах легкое презрение. Она поежилась. Положила свою салфетку и решительно вышла из-за стола. Ни к кому не обращаясь, она объявила:

— Пойду, принесу кофе!

Но она не успела сбежать.

Мистер Ферреро решительно поднялся вслед за ней.

— Я помогу вам.

— Нет-нет, что вы! Ведь вы в гостях! — залепетала Оливия, в панике выскакивая за дверь.

Тяжело дыша, она оперлась о столик, на котором примостилась кофеварка. Блэки уже пошла спать, но успела приготовить поднос, а на нем было все необходимое для кофе. Добрая душа! Теперь еще немного, и Оливия спасена. За эти несколько часов она устала так, словно целый день копала грядки! Что с ней случилось? Никогда в жизни ни один мужчина не заставлял ее чувствовать себя так странно. От одного взгляда его черных глаз сердце ее подпрыгивало, а потом падало куда-то вниз. Она не владела собой, и это совсем ей не нравилось.

Она со вздохом выпрямилась и оцепенела. Мужчина, о котором она только что думала, был рядом. И от этого ей не стало спокойнее.

— Что вы здесь делаете? — невпопад выпалила она. — Я ведь сказала, что помощь мне не нужна.

Он не ответил. Вернее, не сразу ответил. Он, молча, взял обе ее руки в свои, завел их ей за спину, и она оказалась в опасной близости к нему, беспомощная и растерянная. Больше он ничего не делал, только стоял и смотрел на нее. Жар волнами прокатился по ее телу, заставляя груди отвердеть и приподняться. Он медленно, медленно притянул ее к себе. Она почувствовала, как голова ее начинает все быстрее кружиться, и пошатнулась. Он крепче прижал ее к себе, и она бедрами почувствовала жар его набухающей плоти.

Она знала, что это такое. Она читала про это, она видела это в кино. Но никогда не понимала, почему мужчины и женщины в минуту близости забывают обо всем на свете. До сих пор не понимала. Но сейчас ее захлестнуло такое возбуждение, что она сама подалась навстречу и еще крепче прижалась к нему. Ей хотелось всем телом почувствовать жар и силу его тела. Она подняла на него затуманенный взгляд и испугалась — такая первобытная страсть была написана на его лице.

— Мне весь вечер хотелось это сделать, — хрипло проговорил он, наклоняясь к ней.

— Нет! — выдохнула она, внезапно осознав, в какой опасности оказалась.

Она и раньше целовалась. Не очень часто. И никогда поцелуй не оказывал на нее такого гипнотического воздействия. Но ведь раньше ее никогда не целовал Марко Ферреро!

Он скользнул сухими горячими губами по ее губам, и она со стоном приоткрыла их, не сознавая, что делает. Он медленно скользнул языком по внутренней стороне ее губ, и она задрожала от необыкновенного, волнующего ощущения. Словно он не в губы ее поцеловал, а одновременно коснулся самых укромных, самых чувствительных уголков ее тела!

Он, не спеша, целовал ее, то отпуская и едва касаясь губами ее губ, то притягивая ее к себе и впиваясь в ее рот с неистовой силой. Она бессильно прислонялась к нему. Ноги у нее стали ватными, она почти не контролировала себя.

Он застонал и, выпустив ее руки, властно обхватил ее рукой за талию. Другая его рука легла ей на грудь и замерла там. Она не противилась. Ей даже в голову не пришло протестовать. Напротив, она подалась вперед, и ее грудь плотно легла ему в ладонь. Он судорожно вздохнул и тихонько сжал ее. Она вскрикнула и, изгибаясь всем телом, прильнула к нему. Он осторожно сжал пальцами ее сосок, который стал таким твердым, что проступил сквозь шелк платья.

В ушах у него зашумело, кровь прилила в голове. Он скользил ладонями по ее груди, по бедрам, стискивал крепкие ягодицы, неистово прижимая ее к себе, туда, где его плоть жаждала облегчения. И лишь тогда, когда его руки подняли подол ее платья, лишь тогда он словно издалека услышал:

— Нет! Не надо!