Непрочитанные письма

— Вот как это было, — сказал Метрусенко. — Дежурство, сидим на базе, готовность, конечно, номер один, однако все спокойно... И тут рация врубается: «На Варь-Еганской площади неуправляемый выброс!» Срочно в вертолет — по-боевому, со снаряжением, с приборами... Лету, сам знаешь, час без малого. Но ту буровую издалека видать — пластает вовсю! Рядом бетонка. Командир решил на бетонку садиться. Мы уже у дверей стоим, я через плечо бортмеханика в кабинку заглянул и вижу: прямо на нас, от поселка, по бетонке сумасшедший «зилок» прется! Садимся, прыгаем вниз, и тут я замечаю, что какие-то мужики Абрамовича под руки ведут. А у того лицо белое, кровь из ушей течет, но из рук вырывается, сам идти норовит. Здоровый мужик, ведь помнишь, да?.. Его в вертолет, чтоб сразу в Вартовск везти. И тут командир вспомнил, что один прибор мы забыли в салоне. Я в вертолет — а навстречу мне Абрамович идет, этот самый дурацкий прибор тащит. Ты куда, Валера, говорю, оставь эту муть, я сам. А он: я помогу, Федя. И еще: вы, говорит, поосторожнее там, инструмент еще не весь из скважины выбросило, осторожнее... Устроил я его, ватниками обложил — «восьмерка» на взлет, пошла на Вартовск, а мы в этот ад, на буровую... Потом, когда отдышались маленько, мужики начали рассказывать, как было... И выходило, что Абрамовича смерть в тот день трижды предупреждала. Газовые выбросы, ты же знаешь, как правило, ведут себя достаточно деликатно — не сразу в дом врываются и крушат что попадя, а сначала в дверь постучат, потом ее выломают, ну, а уж потом... В общем, попервоначалу газок в желобах забурлит, основание раскачивается, сифон до кронблока — а после: только держись. Подальше, я имею и виду, держись... А здесь как-то сразу оно рвануло. Трубы пошло бросать, все врассыпную, а Абрамович на вышку наладился — то ли превентор закрыть, то ли энергию вырубить. Еле-еле всей вахтой его оттащили. Это первый случай. Второй. Бегут они вприпрыжку от буровой, а Валера сзади — медленно тащится, даже оглядывается иногда. Оглядывается-оглядывается, да, видать, не замечает ничего, другим голова занята. Да-а, когда такой кошмар творится, не то что у главного инженера — у поваренка голова кругом пойдет. Вот тут-то начало из скважины породу кидать. И видят мужики — жуткая глыба летит, и прямо на Абрамовича! Кричат ему, кричат, но когда газ грохочет, разве услышишь хоть что? Шмяк — глыба прямо Валере под ноги. Ямина от нее!.. Я потом ходил смотреть — «уазик» войдет свободно. Абрамович вроде и шаг теперь прибавил, но все равно — далеко отстал, те уже в безопасной зоне и как бы кошмарный фильм смотрят. Там до чего уже дошло? Колонну кондуктора начало выпирать газом. Она в кронблок уперлась — дрожит, вихляется, но стоит. Потом еще поднаперло — хрясь: вся буровая в клочья, а кондуктор лезет и лезет в небо. Метров на сто пятьдесят труба поднялась — раскачивается, все сильнее, сильнее, и, разваливаясь на куски, начинает падать. Прямо на Абрамовича. Ну, тут он, говорят, прямо как акробат какой проявился. Рядом на сварных санях емкость стояла, он под нее — нырь! Труба по емкости — пополам, до саней добралась — согнула, ну, а Валеру не достала... Выполз он, добежал до ребят — вроде все, три раза смерть миновала... Услышали вертолет, вышли на дорогу. Видят: снижается вертолет, это мы снижаемся, на бетонку вертолет будет садиться. И тут со стороны поселка появляется «зилок»! Никто и сообразить ничего не успел, как Абрамович на дорогу выскочил: «Стой!!!» Грузовик ударил бампером в грудь, опрокинул Валеру со всего его роста на бетон — затылком — и только потом встал... Мужики водилу чуть не растерзали, а тот бормочет: «Тар-тар-ма-а-за-а-а» — бросили его и к Валере. А он уже сам поднялся, стоит, раскачивается... Через три часа нам позвонили по рации, сказали, что Валера умер во время операции. Потом один врач мне говорил, что он уже и тогда, когда в вертолет шел, когда со мной разговаривал, уже мертвый был... Да-а... Такой мужик...

— Такой мужик, такой мужик, а как теперь дети?.. — подала голос «мама Шура». Все-то она слышала, в коридорчике затаилась.

— Помогут, — неуверенно сказал Федор. — Везде же люди.

— Лю-ю-юди! Когда стол накрыт — кругом люди. А когда беда...

— Ну, что ты, «мама Шура», «мама Шура», — растерянно говорил Федор. — И вообще, — добавил он сухо. — Дала бы ты нам поговорить, а?

— Поговори-и-ить! — на той же ноте продолжала «мама Шура». — Одни только разговоры! Работа. На работе. На работу. Или: взяли, приняли, освоили, добавили. Счастливые вы, мужики. Беззаботное племя, э-эх!

— Ага, — благодушно отозвался Федор. — Какие у нас могут быть заботы? А, Яклич?

— Я же ничего не вижу-у-у! Сколько с тобой живу — ничего не вижу... Ни разу в балете не была-а-а!

— В балете? — неожиданно разъярился Федор. — В каком балете?! Вон, когда мы в Москве у Яклича останавливались, тебя даже в зоопарк вытащить было невозможно!

— Да потому что ты!.. Да потому что вы!..