Непрочитанные письма

«Они не программу исследований подбирают для скважин, а скважины под программу. Вроде как цель приближают к неподвижному стрелку...» — вспомнил я слова Теткина из его разговора с корреспондентом «Тюменской правды». У той статьи и заголовок был вполне доступный воображению — «На разных берегах»: имелось в виду, разумеется, местонахождение буровиков Красноленинского свода и ученых отраслевых институтов. Я не бывал в Нягани поболее двух лет, однако, регулярно наведываясь в тюменские края, постоянно искал случай узнать, что происходит и продолжает происходить в этой растревоженной глухомани, где в очередной раз выстраивали головокружительные планы обуздания бестолковых сил природы, где бестрепетно перекраивали людские судьбы и на живую нитку тачали города, где все было наугад, наспех, начерно и где Макарцев, отдавший Северу половину прожитой жизни и целиком — жизнь осознанную, деятельную, подлинную, единственную, начинавший Самотлор и не затерявшийся в Нефтеюганске, испытавший подъемы и спады, острые пики и глухие ущелья, неожиданно вновь ощутил «черноречивое молчание в работе». Выпадало мне делить номер гостиницы со снабженцем из Нягани, его ни о чем не надо было расспрашивать — он и во сне продолжал грузить свои баржи, а уж если говорил по телефону, то орал так, что без проводов в Салехарде слышно было: на вертолетной площадке в Ханты-Мансийске или Урае вдруг возникали в отзвуках голосов знакомые имена и незнакомые изгибы, рукава, протоки, курьи, затоны, омуты их бытия; в областной газете я нашел несколько дельных статей, посвященных проблемам Красноленинского свода, одна из них заканчивалась загадочной для меня фразой: «122-й куст Талинского месторождения и бригада В. С. Макарцева готовы принять делегацию из ВНИИБТ для комплексных исследований...» Расстались мы с Макарцевым в декабре 83-го, когда вместе с Иголкиным уехал он в метельную ночь, на аварийную буровую; был тогда Иголкин главным инженером управления буровых работ, Макарцев — начальником центральной инженерно-технологической службы. Но бригада Макарцева? Что произошло? Когда? Как? Я помнил, что Макарцев давно мечтал быть буровым мастером, но «давно» — это еще на Самотлоре, а теперь?.. Позже я встретился с автором статей. Коля Филимонов, тридцатилетний газетчик с любовно взращенной, ухоженной бородкой и внимательными, несуетными, холодноватыми глазами, рассказал мне: в Нягань летал не раз, однако встречаться с Макарцевым ему не довелось — знает только, что бригада уже месяцев десять не может выкарабкаться из фроловской свиты, что Иголкин тоже теперь буровой мастер, что... Стоп. Мы расставались, когда в управление пришел новый начальник; и Иголкин, и Макарцев связывали с этим назначением немало надежд; теперь переменятся, должна перемениться и производственная погода, и технологический климат, станут чище, выше отношения между людьми. Я готов был разделить их веру, но разговор с новым начальником поубавил во мне этой убежденности. Нет, что касается производства, технологии бурения — тут Макарцев с Иголкиным, пожалуй, не ошибались. А вот что касается отношений между людьми, этими людьми... Нечасто встречал я руководителей, кто не считал бы — иные не скрывая, вторые тая в глубине души, третьи говоря одно, а поступая иначе, — что для выполнения задачи, стоящей перед управлением (объединением, экспедицией, конторой, институтом, экипажем, редакцией), им потребны не эти, а другие люди. «Вы, наверное, знаете, — сказал Филимонов, — Нягань городом стала... Но почему название такое, откуда оно? Поселок всегда назывался Нях. Ханты мне говорили: это название речки, она рядом, и имя ее в переводе означает «смех». Красиво, правда? Однако когда образовали поссовет, окрестили его Няхыньский, Няхынь, а потом и вовсе откуда-то Нягань выперла...»

— Пора ехать, — сказал Теткин.

— На Талинку? — спросил я. — Тогда я с вами.

Кажется, минуту назад у меня и промелька этой мысли не было. Обычное раздвоение желаний; когда смотришь из окна летящего через оглушительную страну поезда, хочется остаться у каждого скрывшегося за поворотом тихого лесного озера... ив этой туманной долине, таинственно плывущей навстречу... ну этой, промчавшейся за окном криницы... но когда мимо тебя проносится поезд, то, где бы ты ни был и с кем бы ни была соединена в этот миг твоя душа, ее горячит, будоражит, зовет за собой одно только представление о дороге, — а уж потом, совсем потом, после, настигает стылая, усталая отстраненность; но и она проходит.

— А ты, Сергеич, — окликнул Макарцева Теткин.

— 122-му привет, — ответил тот. — И 119-му. И 130-му. И 139-му. И 158-му. У меня штаб по Ловинке. Каждому свое.