Непрощенная

   Я вернулась в город уже в следующее полнолуние…вернулась за Цамаром. Им я завтракала, обедала и ужинала несколько дней, на живую, утащив его на старую, заброшенную мельницу. Специально растягивая момент его смерти, которая была ужасной. Больше ни над кем в своей жизни я так не издевалась, как над ним…Потому что продолжила, даже когда мой облик снова стал человеческим. Наверное, именно тогда я испытала дичайшее наслаждение от насилия первый раз в своей жизни. Я драла ублюдка на части в полном смысле этого слова. Я заставила его сожрать собственный член и яйца, а потом прижгла рану и продолжила измываться. Он сдох после того, как накалённая на огне кочерга выжгла ему все внутренности, а когда подыхал, то слышал мой голос, и я спрашивала, нравится ли ему, как я трахаю его прямо в утробу.

   Я не задавала себе ни одного вопроса. Меня не беспокоило, как я стала такой, почему и есть ли где-то подобные мне. Плевать. Если именно это помогло мне выжить, значит, на то воля Великого Гелы, который услышал мои молитвы и послал мне избавление от мук таким способом. А ещё у меня появилась надежда, что я могу что-то изменить и противостоять проклятым захватчикам. Через месяц я освободила всех рабов в ближайшей деревне…а через год нас было уже больше сотни.

    В одном из таких набегов, освобождая рабов из чарасской ямы*1, я нашла Буна, воина-наемника, который охранял меня и мою матушку ещё в Валласе и был предан нам обеим долгие годы. Он узнал меня и пал ниц, целуя мне руки.

   Тогда я впервые рыдала за все время своего пленения, рыдала у него на груди, а он молча гладил меня по голове и приговаривал, что всё будет хорошо и мы обязательно отомстим: и за мать, и за отца, и за Рейна. Именно Бун мне тогда рассказал, что брата убили сразу после того, как солдаты уволокли нас с матерью с площади, чтобы продолжить измываться на заднем дворе. Он хотел умолчать подробности, но я потребовала, чтобы не щадил. Я хотела «видеть», как это произошло. Знать, как именно отплачу проклятому Оду Первому, когда доберусь до него. Теперь я представляла его с улыбкой от уха до уха. Его смерть будет ещё ужасней, чем гибель Цамара. Когда я буду резать его плоть на ленточки, он будет мне улыбаться и рыдать от боли.

***

Несколько лет я вообще не представляла, что кто-то может ко мне прикоснуться, даже если мой преданный Бун брал меня за руку, я могла тут же дернуться и выхватить кинжал.

   По ночам спала на полу, ногами к выходу из шатра и вздрагивала от каждого шума. Мне снилось всегда одно и тоже – как на моих глазах насилуют и убивают маму, а потом распинают меня на земле животом вниз и по очереди наваливаются сверху. От боли я грызу и глотаю землю…и просыпаюсь с привкусом этой земли во рту. Позже я нашла избавление от кошмаров – я напивалась дамасом и впадала в беспамятство, а ещё позже меня вырубало после хорошей драки и секса с очередной любовницей.

   Я сутками изнуряла себя тренировками, училась владеть мечом, и кинжалами, не хуже самого лучшего воина в велиарском отряде карателей. Да, за время своего плена я растеряла навыки и способности и сейчас оттачивала мастерство. Моими учителями был Бун и Керн, единственные, кто знали мою тайну и прикрывали меня в ночи Большой Луны. Остальные воины считали, что нас охраняет сам Гела, посылая нам в помощь своего верного слугу – гайлара.

   У меня не возникало мыслей о плотских удовольствиях. Я равнодушно, а иногда и с брезгливостью смотрела, как мои воины лапают женщин или уводят в свои шатры. Мне не хотелось секса, мое тело жаждало только новых нагрузок и шрамов. Каждым из них я гордилась, как личным трофеем, потому что сама отбирала жизни десятками, а шрамы символизировали мою победу над врагом в честном бою. Мне было не до утех. Очень долгое время я вообще не думала об этом. Для меня совокупление и насилие означали одно и тоже. При одной мысли, что ко мне прикоснутся мужские руки, меня бросало в холодный пот. Моё тело было мертвым.

   Пока мы не остановились на ночлег в одном из лассарских трактиров, вынюхивая, сколько воинов охраняет деревню и сколько рабов держат здешние лионы. Вечером в трактире устроили пирушку, и мои люди начали развлекаться с местными шлюхами. Я пила дамас и смотрела со стороны на голые тела танцовщиц, извивающихся в танце и игриво ласкающих друг друга, чтобы возбудить мужчин.

   Меня заворожили их легкие прикосновения к друг другу и великолепная грация. Они были похожи на дивные цветы Валласа, переплетающиеся вместе в диковинном танце. Я никогда до этого не видела голых женщин, рабыни Цамара не в счет – они не были женщинами и мало на них походили, а, скорее, напоминали грязные мешки с костями и дыркой между ног. Лассары нас так и называли.

   Свое собственное тело я ни разу не рассматривала, потому что ненавидела его – оно было олицетворением грязи и нечистоты. Я помнила только мужские потные торсы, ляжки, волосатые задницы и члены. И мысли об этом вызывали у меня приступы тошноты.