Непрошеная повесть

…как грустно смотрит
перед рассветом с неба
луна, сияющая в осенней ночи… —

и раскаивалась – зачем я была тогда так упряма и непреклонна, зачем сказала ему такие жестокие слова? – и слезы увлажнили мои рукава.

Уже стало светать, и дайнагон, опасаясь людской молвы, поспешил с отъездом, шутливо сказав: «Возвращаюсь, совсем как будто после любовной встречи!» – но тут же, переменив тон, добавил: «Когда станешь монахиней, вспоминай очарование этой ночи и грусть утреннего прощания!»

Как трудно помнить о суетном мире,
что меняется каждый миг
и нас с собой меняет!
Сердце болит,
и я плачу..

– Поистине, так уж повелось, что жизнь в миру полна горя… Мы знаем это и все-таки страдаем и плачем, – сказала я, – а когда приходится расставаться, как нынче, сердце прямо рвется от боли! – И на его стихи ответила тоже стихотворением:

Быть может печаль —
не для всех и тебя
обойдет стороной?
Если нет, то опустим мы головы
перед муками горя!

Дайнагон Санэканэ Сайондзи – Акэбоно, Снежный Рассвет, – сокрушаясь о моем исчезновении, на двадцать семь дней затворился для молитвы в храме Касуга. На одиннадцатые сутки он увидел меня во сне как живую, перед вторым павильоном храма, и сразу же поспешил домой. По дороге, кажется где-то у Рощи Глициний, ему повстречался слуга моего дяди Дзэнсёдзи с ларцом для писем в руках, и дайнагон, словно ему подсказывал какой-то внутренний голос, сам обратился к этому слуге, не прибегая к посредничеству своих провожатых:

– Ты идешь из монастыря Дайго? Когда состоится пострижение госпожи Нидзё? День уже назначен?

Слуга, решив, что говорившему все известно, со спокойной душой ответил:

– Вчера вечером ее навещал дайнагон Дзэнсёдзи, и я только что отнес ей его послание. Мне неизвестно, когда именно состоится пострижение госпожи Нидзё, но, когда бы это ни случилось, обряд обязательно состоится, это я знаю точно!

«Стало быть, она здесь!» – обрадовался Снежный Рассвет, велел спешиться сопровождавшему его слуге и тут же отправил его коня в дар храму Касуга в благодарность за полученное во сне откровение, а сам, чтобы не давать пищу толкам и пересудам, остановился в Верхнем храме Дайго, в келье у знакомого монаха.

Ничего об этом не ведая, я сидела на крытой веранде и, любуясь летней зеленью, слушала рассказ настоятельницы о святом учителе Дзэндо, как вдруг, поближе к вечеру, без всяких предупреждений, кто-то поднялся на веранду. Я подумала, что это кто-нибудь из монахинь, но шуршанье шелковых одеяний напомнило мне шелест придворной одежды, я оглянулась, а этот человек, чуть приоткрыв раздвижную перегородку, сказал:

– Как ты ни пряталась, божий промысел помог мне найти тебя, – и я увидела, что то был Снежный Рассвет.

«Как он сумел отыскать меня?» – учащенно забилось сердце, но было уже поздно. Я сказала только:

– Жизнь в миру мне постыла, вот я и решилась покинуть дворец, но зла ни на кого не держу… – и вышла к нему.

Как всегда, он говорил мне слова любви – и откуда только они у него брались? – и, по правде сказать, я внимала им с тайной грустью, но коль скоро я твердо решилась следовать путем Будды, то вернуться во дворец… – нет, этого мне не хотелось. Но в то же время кто еще пожалел бы меня в моем теперешнем положении, кто стал бы разыскивать, навещать?

– Ведь государь не охладел к тебе… – сказал он. – Мыслимое ли дело из-за старческих выходок Хёбукё решиться на подобный поступок? Хоть на этот раз послушайся государя, вернись во дворец! – уговаривал он меня, проведя со мной весь следующий день.

Отсюда он послал письмо дайнагону Дзэнсёдзи. «Как ни скрывалась госпожа Нидзё, я все-таки разыскал ее, – писал он. – Хотелось бы повидаться с вами!» «Непременно!» – ответил Дзэнсёдзи и в тот же вечер опять приехал. Оба проговорили всю ночь, утешаясь за чаркой саке.

На рассвете, когда пришло время прощаться, Дзэнсёдзи сказал ему:

– На сей раз и впрямь, пожалуй, было бы лучше, если бы вы сообщили государю, где находится Нидзё… – На том и договорившись, оба уехали. А мне было так жаль расставаться с ними, что захотелось хотя бы проводить их в дорогу. Я вышла. Дайнагон Дзэнсёдзи был в шелковом охотничьем кафтане, узор ткани изображал цветы вьюнка, увившие изгородь. Во избежание пересудов и сплетен он уехал еще затемно. А Снежный Рассвет, в тонком, пропитанном ароматами кафтане коричневатых тонов, вышел на веранду, когда в предутреннем небе еще ярко сиял заходящий месяц, и, пока его люди готовили карету, любезно приветствовал настоятельницу:

– Я очень рад, что случай привел меня познакомиться с вами!..

– В нашем убогом приюте, – отвечала ему настоятельница, – мы уповали лишь на явление Будды в наш смертный час, но благодаря неожиданному приезду госпожи Нидзё смогли удостоиться посещения такого знатного гостя, как вы… Это великая честь для нас!