Непростое наследство

— Прошу прощения. Нужно проверить, как дела на кухне. Приятного вечера.

Несмотря на старания, двигаться плавно и степенно не вышло. Все равно зацепилась носком о ножку скамьи, сжала губы, сдерживая ругательство, и слегка пожала плечами, мол, простите неловкую. Реджис, вероятно, прочитал все мысли разом и недоверчиво нахмурился, а Бланш поинтересовалась, не ушиблась ли я.

Через минуту, захлопнув дверь кухни, я прикрыла глаза и мысленно взмолилась Лорхане, чтобы они поскорее ушли и не продолжали портить без того не задавшийся день. Прямолинейность Бланш, которую совсем недавно я находила правильной, начала невыносимо раздражать. Почему бы ей не перестать водить вокруг дознавателя хороводы и втягивать меня? Обязательно нужен кто-нибудь третий, чтоб убрать лишние подозрения? Понятия не имею, что случилось между ними пять лет назад, да и плевать. Не хочу, не желаю думать и завидовать привилегии вот так запросто обращаться, не подбирая слов, говорить, не натыкаясь на враждебность.

Когда, спустя какое-то время, я вернулась в зал, Бланш не было. Неужели, ушла? Сама и без провожатого, на которого рассчитывала? Браво, господин дознаватель, стоит взять у вас урок, как отделываться от людей.

— Где же леди Бланш? — спросила, едва Реджис подошел непонятно зачем. Наверное, уже никуда не спешит.

— Решила подышать воздухом перед тем, как отправится домой.

Вот как? И он продолжает спектакль, хотя постановщик удалился со сцены?

— Здесь ее почти не знают — лишних пересудов не будет.

Реджис остановился, по-хозяйски кладя руки на стойку и тем самым отгораживая меня от зала. Сейчас возьмет, да и поставит на место одной хлесткой фразой, окончательно перечеркивая надежду на спокойный вечер.

— Да бросьте, — не сдержалась я. — Дураку понятно: вас связывает что-то нехорошее, и чтоб перешагнуть через это, приходится из кожи вон лезть. Не бойтесь — ни я, ни мои слуги не причиним леди Бланш вреда — не станем разносить сплетни, говорить с посетителями, отвечать на вопросы.

Не выдерживая тяжелого взгляда и собственного стыда, я взялась за перо, собираясь сделать в учетной книге отметку об открытой бутылке вина, и показать, как сильно занята. Но пальцы дрогнули — на листе осталась клякса. Анри придет в бешенство и замучает жалобами и сетованиями.

— Сшейдова же нора… — отложив перо, я потерла ладонью лоб и отвернулась, не зная, как выбраться из собственноручно вырытой ямы.

— Что-то случилось, — уверенно произнес Реджис. — Вы сама не своя.

Не поднимая головы, я кивнула.

— Чтоб вас во тьму… Да, случилось, угадали. Довольны?

По всему выходило, что наговорить на хорошую такую ссору я успела всего-то за пару минут. Достаточно для немедленного хлопка дверью, десятка-другого нелестных слов и нежелания возвращаться в «кота и лютню» до скончания веков. Но вместо этого прозвучало:

— Я могу помочь?

— Вряд ли. И не знаю, кто может.

Реджис понимающе качнул головой, оттолкнулся от стойки.

— Я приду как обычно. Захотите — расскажете.

Уж не знаю, что именно — ощущение собственной беспомощности, тактично проявленное понимание, или, спокойствие в его голосе вдруг вызвали сильнейшее желание высказаться прямо сейчас. Поделиться произошедшим, и, возможно, ощутить облегчение. Но снаружи ждала Бланш, и этим вечером Реджис целиком принадлежит ей.

— Простите, что сорвалась, — прошептала вместо прощания.

— Не страшно — я начинаю привыкать.

Глава двадцать восьмая

Гавронская школа находилась в пригороде столицы, в усадьбе, пожертвованной герцогом Бензетом две сотни лет назад. К старинному особняку прилегала солидная территория, где уместились и ферма, и сад, и парк с огородом и громадной теплицей. Целебные растения там выращивались и заготавливались круглый год. Наставницы строго следили за качеством, а ученики получали наказания, если не соблюдали график работ или выполняли их плохо. Кроме того, всегда позволялось ходить в лес или к озеру в поиске нужных компонентов. Главное — вернуться до положенного часа, иначе двери жилого корпуса закрывались и приходилось ночевать на улице.

Я не слишком любила лесные прогулки и совершала их только по необходимости. Куда интереснее было забраться в одну из башен, оставшихся от давно разрушенного замка, и осмотреть окрестности. Из окон самой высокой был виден город — темное скопление крыш, бесчисленные столбы дыма, поднимавшиеся в воздух и тонкие силуэты шпилей. Казалось, там и есть настоящая жизнь, непременно счастливая. Чушь полная! Помню, однажды отправилась на башню с Нилом, парнем на курс старше. Он сказал, что хотел бы видеть море вместо города и попытался меня поцеловать. Вышло неловко, суматошно и очень смешно. Увы, после я никогда не слышала от него ни слова.

На море что тогда, что сейчас смотреть особенно не хотелось. Но бирюзовая в солнечном свете вода плескалась совсем рядом, с рыбацкой пристани отчетливо несло рыбой, а чайки в воздухе кричали и дрались, пытаясь отобрать друг у друга лучший кусок.

— Сорель, вы хоть раз плавали? — Анри шагал рядом с моей корзиной в руках.

— Это еще зачем?