Непрожитая жизнь

Эти скалы вдохновляли и продолжают вдохновлять художников и писателей, такие страшные и захватывающие, им присуща пугающая, злая красота. Я поднимаю голову к серому небу, с которого с самого утра льет. Знак перед подъемом на скалу предупреждает об опасности обвала в дождливую погоду, но я поднимаюсь. Ноги немного скользят, но мне хочется оказаться выше, как можно выше и дальше от остального мира. И только наверху, останавливаясь у самого края, я полной грудью вдыхаю воздух. Здесь берег обрывается грозными скалами, о которые разбиваются бушующие морские волны. Я замираю, я просто не могу пошевелиться, потрясенный осознанием того, насколько грозной может быть природа. Моя толстовка насквозь промокла, и я чувствую, как капли воды стекают по лицу. Я вижу перед собой силу. Силу, могущество, гнев. Я где-то читал, будто эта скала похожа на голову слона, чей хобот уходит в море. Но я не вижу ничего подобного, я вижу огромные арки и смерть. «Этрета – идеальное место для того, чтобы свести счеты с жизнью», – думаю я и смотрю вниз. Ноги делаются как ватные, страх сдавливает сердце. Здесь очень высоко, уверен, вниз лететь метров сто, чуть меньше или чуть больше, значения не имеет. Самое главное – это ощущение. Страх вперемешку с волнением. Закрываю глаза и думаю о тебе, Мика. И о ней. Пытаюсь понять, что же творилось в ваших с ней головах. Она выследила меня, потому что думала, что я – это ты? Я раскрывал ей душу, рассказывая о тебе, а она… Знала ли она, что ты мертв? Если знала, почему молчала? Я не могу этого понять. Вдох-выдох, вдох-выдох. Смотрю в море. «Оно молочного цвета», – звучит в моей голове, и мне хочется зажать уши. Но я знаю, это не поможет. Ведь этот голос, лицо, тело – все это внутри меня. Мне хочется крикнуть: «Уйди вон из моей головы, пошла прочь!» Но я знаю, она не уйдет. Она останется в темных закоулках моего сознания, напоминая о себе чаще, чем мне хотелось. Почему я не называю ее по имени? Потому что без имени она менее реальная. Без имени она может быть лишь плодом моей фантазии. Моим сном. Но у нее есть имя. И я его знаю. Имя, которое перевернуло все внутри меня вверх дном.

«Леа…», шепчу я и слышу, как волны бьются о скалы. «Леа», говорю я громче и слышу рев ветра. «Леа!», кричу я куда-то в далекое море и слышу раскаты грома. Мне нужно уйти отсюда. Нужно исчезнуть. Я смотрю на море, и вспоминаю женщину в дождевике, которую видел как-то раз. Она стояла на углу и держала буклеты с изображением Христа, а рядом высился плакат, бережно укрытый от дождя прозрачной пленкой. Над ликом Иисуса большими буквами были написаны слова о спасении, о Мире без боли и страданий. Воспоминание заставляет меня покачать головой. Она действительно верит в Мир без боли? Есть ли чертово спасение на этой планете? Для тебя, Мика, спасением стала смерть. Спасением и великим освобождением. Ты ушел, оставив меня. Но что делать мне? Как избавиться от клокочущего гнева внутри? Как перестать на тебя злиться?

Рядом с ней было гораздо лучше. Рядом с ней была нирвана. Было спасение. Но все куда сложнее, чем хотелось бы. Море все продолжает биться о скалы, разбиваться и пениться. Ты тоже злишься, море, ты тоже в гневе. Но у тебя есть океан, ты сливаешься с ним и так находишь освобождение. Я отворачиваюсь и спускаюсь вниз. Кристоф все выпытывает, какие у меня планы на ближайшее время, и долго ли я еще пробуду в Нормандии, но до этой секунды ответа у меня не было. Но теперь я знаю. Я собираюсь навестить океан.

* * *

Я захожу в кабинет Кристофа, он сидит за столом и изучает бумаги.

– Я возьму какую-нибудь из твоих машин?

Он приподнимает голову и снимает очки:

– Ты опять разбил свою?

Я качаю головой.

– Нет, но мне нужен внедорожник.

Он кивает:

– Без проблем, бери черную «шевроле».

Я закатываю глаза.

– Она старше меня и черной была в дни твоей молодости.

Кристоф смеется.

– Извини, Раф, но это единственная машина, которую мне для тебя не жалко, – говорит он и, порывшись в ящике стола, кидает мне ключи. Я ловлю их на лету и иду к двери.

– Куда ты едешь? – вдогонку спрашивает он, но мы оба знаем: я не отвечу. – Звони своему отцу, он волнуется, – добавляет Кристоф перед тем, как я закрываю дверь.

* * *