Нептунова Арфа

Мимо прошла группа туристов - человек десять-двенадцать. Судя по нескольким долетевшим до него словам, это были испанцы. «Впрочем, - подумал Захаров, - мало ли где говорят по-испански…» Ему и самому случалось водить по Гайотиде туристские группы, и он назубок знал весь набор восторгов и цифр, который обрушивается на головы охочих до экзотики туристов. Гайотида - восьмое (девятое, десятое - смотря на чей счет) чудо света. Гайотида - самая крупная международная стройка. Стройка века. Ура, ура, ура! Впрочем, если отбросить иронию, это и в самом деле грандиозно - бетонная башня диаметром в двести с лишним метров, основанием упершаяся в плоскую макушку гайота почти на километровой глубине, а вершиной поднявшаяся чуть ли не на сотню метров над уровнем океана. Гигантский промышленно-научный комплекс, создать который удалось лишь совместными усилиями более чем десятка стран. Собственно, Гайотида - это название собирательное. Так называется целый искусственный архипелаг из четырех однотипных станций-башен, удаленных на полтораста-двести миль друг от друга. Каждая из них имеет собственное наименование: Гайотида-Вест, Гайотида-Норд и так далее.

Несколько десятков лет назад, вскоре после открытия Хессом гайотов, появилась гипотеза о существовавшей некогда в Тихом океане великой суше - Гайотиде, от которой до наших дней только и дошли гайоты да жалкие островки Маркус и Уэйк. Кто его знает, была ли такая земля. Слишком уж их много, этих гипотетических Атлантид, Пасифид, Микронезид и прочих «ид». Но Гайотида была построена, хотя до сих пор многие не уверены, что создание ее оправдается - пусть даже в самом отдаленном будущем.

А экономика - это все. И потому, кроме донных плантаций и комбинатов по добыче из воды редкоземельных элементов, кроме волновых и гелиоэлектростанций, сделавших Гайотиду энергетически автономной, кроме лабораторий, мастерских и эллингов Океанского Патруля, здесь появились туристские отели и искусственные пляжи, бары и магазины сувениров, потому что туристов тянет на свежатину, а с собой они приносят доллары, иены, фунты и франки, и не считаться с этим, увы, нельзя.

Группа давно уже прошла, а Захаров все еще сидел, расслабившись, гляд прямо перед собой, пока не почувствовал, наконец, что боль начала спадать, а потом ушла совсем, оставив только легкую тошноту и тяжесть в голове. Тогда Захаров встал и, войдя внутрь, подошел к ближайшему телефону. Разговор был коротким. Потом скоростной лифт за каких-нибудь полторы минуты вознес его на четырнадцатый этаж. Здесь были кинозалы, дансинги и бары.

«Коралловый грот» - излюбленное место туристов - изнутри был отделан настоящим кораллом. Сам бар находился как бы в огромном стеклянном пузыре, за стенками которого в ярком свете хитроумно запрятанных ламп шныряли между ветвями полипов пестрые коралловые рыбки.

«Черная шутка» - так называлась когда-то бригантина одного из известнейших пиратов, де Сото. Удивительно, как живуча эта флибустьерска романтика! Разлапистые адмиралтейские якоря, пушки и горки чугунных ядер, грубо сколоченные столы и бочонки вместо стульев, официанты в красных платках с пистолетами за поясом и обязательной серьгой в ухе - с каким восторгом клюют на это до сих пор!

Но те, кто работает на Гайотиде, не бывают здесь. Может быть, сперва… А потом - потом идут в «Барнибар».

Когда-то Барни был одним из лучших фрогменов - боевых пловцов американского военного флота. Потом он завел себе бар где-то на Восточном побережье, а при первой же возможности перебрался сюда. Он сразу понял, что среди всей этой экзотики нормальным людям нужен самый обычный бар, обычная стойка, обычные столы и кресла. И не просчитался.

Захаров вошел в бар. Здесь было прохладно - кондиционеры работали на полную мощность - и почти пусто. У стойки сидел Аршакуни с чашкой кофе в руке и негромко беседовал о чем-то с Барни. Захаров поздоровался с ними.

- Что стряслось, Матвей? - спросил Аршакуни.

До чего же трудно говорить! Горло сжало, и слова приходилось проталкивать - так бывает при хорошем гипертоническом кризе.

- Джулио, - сказал Захаров. - Джулио делла Пене и Чеслав Когоутек. Погибли. Полтора часа назад. - Последние слова он произнес по-английски, чтобы Барни понял тоже.

Аршакуни встал.

- Я не знал, - сказал он. - Я был в ремонтном… Как?

- Взорвались.

- Как?!

- Не знаю. И никто пока не знает…

«Да, Джулио, - подумал Захаров, - помнишь, как не хотел ты ложиться в фамильный склеп на Кампо Санто? Будь ты сейчас здесь, ты выпил бы с нами традиционные три глотка морской воды, - если бы не вернулся кто-то другой. Если бы ты был с нами… И если бы не я сам послал тебя туда! «Славную работенку я сосватал тебе, адмирал? Отведи душу!» Ты не отвел, ты отдал ее, Джулио…»

- Почему те, кто погибает, самые лучшие? Сколько нас было и есть, и прекрасные люди, но те, кто погиб, - лучше?

Аршакуни посмотрел на Захарова своими темными глазами - посмотрел пристально и добро.

- Мы есть, а их больше нет.

- Какие люди, какие люди… Джулио, Чеслав…

Аршакуни положил ему руку на плечо:

- Мне пора идти, Матвей. Меня ждут в ремонтном.