Непутевая

В понедельник днем Этель, Мона и я лежали нагие у бассейна рядом с тарелками, полными косточек от оставшихся с пикника цыплят. Они рассказали, что Лаверна поступила в женский монастырь в Чикаго после того случая с вибратором, чуть не убившим ее.

— Ты снова стала буржуйкой? — спросила Мона и махнула рукой на бассейн.

— Вроде того, — зевнула я, не испытывая больше стыда за свое буржуйство.

— Чем ты занимаешься целыми днями? — с интересом спросила Этель.

Я описала свой день — Айрино расписание, бесконечные хлопоты по дому, вечеринки, Женское пожарное общество…

Мона восхищенно покачала головой.

— Отдаю тебе должное, Джинни. Я думала, ты не справишься с ролью. Но ты справилась. Ты проникла во вражеский лагерь.

— Наверное, можно сказать и так…

— И ты готова пройти через это?

— Через это? — Я совсем забыла причину, по которой, как когда-то я им объясняла, выхожу замуж: чтобы стать заложницей в мирных переговорах между горожанами и «соевыми бабами».

— Может, ты уже все выяснила? — глаза Моны воинственно сверкнули.

— Насчет чего?

— Как насчет чего? Насчет горючего для военных машин…

Дело в том, что я не просто проникла во вражеский лагерь — я стала настоящей горожанкой и больше общалась теперь с Анжелой, чем с Моной и Этель. Люди меняются, когда меняются обстоятельства…

— Нет, — тихо ответила я.

Этель посмотрела на меня разочарованно, Этель — презрительно.

— Тебе нравится эта жизнь? — недоверчиво спросила она.

— Нравится. Здесь нормально, — ответила я и представила, как была бы шокирована Эдди, увидев меня здесь.

— Что бы сказала Эдди? — печально пробормотала Этель.

— Я не думаю больше об Эдди, — сморщившись, как от боли, резко ответила я.

— Твоя верность оказалась слишком недолгой, — подвела итог Мона.

Мы помолчали. Вскоре они оделись и ушли.

За те две недели, что я провела в пустом доме, я поняла, что хочу ребенка. Папа Блисс умер сто пятьдесят лет назад, но все еще жил в этом каменном доме. Жил в памяти своих потомков, которые передавали своим детям рассказы о том, как он вырезал миниатюры на могильных памятниках своих пятерых детей, умерших от оспы за один месяц. Он жил в генах потомков. Достаточно было взглянуть на теперешних Блиссов, чтобы увидеть их сходство с Папой Блиссом. Мне не нужно было даже смотреть на портрет над камином — зная Айру и его родственников, я знала, как выглядел Папа Блисс. Живя в его доме, среди его потомков, я постоянно ощущала его присутствие. Я захотела, чтобы кто-то тоже потом ощущал мое присутствие. Это будет мой вызов смерти.

— Айра, как ты насчет того, чтобы завести ребенка? — спросила я через пару дней после его возвращения.

— Ты не…

— Нет-нет. Я только думала об этом, пока тебя не было.

Он просиял.

— Джинни! Я так хочу ребенка! Моя первая жена и слышать об этом не могла, поэтому я боялся предложить тебе.

— Айра, я хочу от тебя ребенка, — решительно заявила я.

Был вторник, всего семнадцать пятнадцать, Айра опаздывал на заседание своих пожарных, пятнадцать раз звонил телефон — но мы занялись любовью. Я испытала оргазм. Такой, как когда-то с Эдди. Айра лежал головой на моей покрытой красными пятнами груди и плакал от счастья.

Настал сезон охоты на птиц, но Айра остался дома — приносить мне в постель лекарство от тошноты. Выпал снег, но «Сноу Кэт» № 44 так и остался стоять в гараже: его хозяин лежал головой у меня на животе, слушал, как бьется сердечко, и позволял ребенку толкать его в лицо из своего надежного укрытия. Рони звал его на подледный лов, но Айра отдал ему свой ледоруб и остался дома — массировать мои отекающие лодыжки. Он больше не требовал, чтобы я была счастлива. Он знал, что я счастлива, а я — что счастлив он.

Никогда еще свет не видел такого долгожданного ребенка. По крайней мере, мы так считали. Я глотала книгу за книгой в поисках советов, как вести себя во время родов. Оказывается, родив, нужно сразу громко сказать: «Наша дочь! (сын!) Добро пожаловать в этот мир! Счастливые родители под звуки торжественной музыки приветствуют тебя! Я радуюсь, увидев нашего маленького херувимчика. Она (он) очаровывает меня! В глубине души я испытываю благоговение перед таким совершенством!»

Наконец-то я стала сама собой. Почему я так долго не понимала, в чем мое предназначение?

Однажды на одной из Анжелиных вечеринок я зацепилась за провод торшера и плашмя упала на пол. Анжела захлопотала, а Айрины тетки, кузины и я сама ждали, не будет ли выкидыша. Когда стало ясно, что все обошлось, я с трудом успокоила плачущую и проклинающую себя Анжелу.

Я была готова к родам. Но не готова к боли. Такой боли не бывает, говорила я себе, корчась на больничной койке. Сами роды, за которыми я следила в зеркало, были куда живописней того, что показывала когда-то Лаверна: зеленые — от детского места, черные — от волосиков Блиссов, красные — от моей собственной крови. Я забыла произнести вычитанную торжественную речь, потому что испытывала такое облегчение, что нестерпимая боль позади.