Непутевая

— По-моему, это такая же чушь, как мысль о том, что мы можем выйти из оккупированного Вьетнама, только оккупировав Лаос — резко ответила я. (И почему я не могу не дерзить своей бедной матери?)

Роскошное поместье родителей Айры каменной веткой спаржи возвышалось на окраине Бока-Равтона. «Бока» — называли они его.

— Дети! Неужели ты их не любишь? Заводи побольше! Наполни ими дом Папы Блисса сверху донизу! — поучала меня миссис Блисс.

Айра с отцом играли в гольф, а мы лежали на пляже. Венди ковыляла за отступающей волной, а потом с визгом бежала ко мне от новой пенящейся волны. Как можно не любить это нежное детское тельце, загоревшее под палящим солнцем? Каждая ракушка, каждая птичка, каждый кусок липких морских водорослей — все для нее удивительно и таинственно. Наблюдать за Венди — все равно что пить нектар.

— Нет для женщины большей награды, чем здоровый счастливый ребенок, — разглагольствовала миссис Блисс.

— А если он не здоровый? И не счастливый? — Мне очень не хотелось подвергнуться промыванию мозгов тайным агентом богини плодородия. Черт бы их всех побрал! Я хотела второго ребенка, но должна была принять собственное решение.

— Да, дорогая, иметь детей — бесконечно интересно.

— Почему вы переехали в Боку?

— В Вермонте слишком холодно, а с возрастом это особенно ощущаешь.

— Вы скучаете по детям и внукам?

— Мы с папой заработали отдых. Анжела приезжает со своими четырьмя и просит: «Мама, посмотри за ними денек». По-моему, это слишком долго. — Она уже забыла, что только что агитировала меня завести еще малыша. — У меня их было восемь. Разве мы просили у кого-нибудь помощи? Нет, мы все делали сами, и, можешь быть уверена, я никого не просила присматривать за ними. Я считаю, что заслужила отдых перед смертью.

В самолете, когда Венди слезла с моего колена и поковыляла за стюардессой собирать у пассажиров журналы, я сказала:

— Твоя мать считает, что нам не мешает завести второго.

Айра оторвался от «Дорог и автомобилей».

— Отец тоже. И я. А ты как?

Похоже, решение принято на всех уровнях. Мне стало обидно: они что, принимают меня за машину по производству детей?

— Не знаю.

— Не знаешь? Но не можем же мы иметь одну Венди!

— Почему?

— Так не принято. О, Джинни, ты разве не хочешь сына?

Мы вернулись из жаркой Флориды в холодной заснеженный Вермонт. Сугробы взгромоздились до самого подоконника, дней десять держался приличный мороз.

— Ах, как приятно побывать на солнышке, — вздохнула я.

— Здесь тоже бывает солнце.

— Где?

Спустя два месяца нам с Венди пришлось снова вернуться в Халлспорт: умер майор. Впервые за несколько лет я увидела Карла и Джима и поняла, что нам не о чем говорить — разве что вспоминать детство. Тело майора предали земле, и меня осенило: этого мало, что он оставил после себя нас, своих отпрысков. Тот факт, что мы понесем его гены в будущее, вряд ли скомпенсирует то, что ему суждено навечно лежать в могиле.

Венди стала упрямо тянуться к искусственному питанию, игнорируя мою грудь. Я намеревалась кормить ее еще хотя бы год и очень расстраивалась: разве может такая малышка что-то решать сама?

Она предпочитала молочные смеси. Вся кухня — полы, стены — была измазана кашами и кусочками шпината, как насекомыми, прилипшими к ветровому стеклу в разгар лета. Она передвигалась в своих мокрых ползунках по всему дому и по пять раз в день вытаскивала из шкафа книги, которые я каждый раз упорно убирала на место. С режима Айры я перешла на режим Венди. Она просыпалась в шесть тридцать, завтракала фруктовым пюре, теплой булочкой и молоком, а когда я убирала, мыла стены, чистила коврик и готовила завтрак Айре, она ревела от обиды, что я не даю ей свинячить еще. Айра уходил на работу, и Венди до десяти спала. Потом я купала ее — одна, Айра больше не приходил помогать, и кормила кашей и молоком. Потом она гуляла по дому и ложилась спать до двух, а я опять наводила порядок, уничтожая следы ее «прогулок». В два мы с ней смотрели «Тайные страсти» и «Западную хронику», потом ужинали мясным пюре, овощами и молоком, половина которых оказывалась на полу, ее рубашечке и у меня на лице. К приходу Айры я переодевала ее в чистую пижаму и передавала ему. Для себя же мне оставались полтора часа утром и два часа днем, и в десять тридцать вечера я погружалась в спасительный сон, чтобы снова проснуться в шесть тридцать и начать все сначала: покормить Венди, погладить Айрины рубашки, постирать и высушить ползунки, убирать, убирать, убирать… Даже для меня это было чересчур. В конце концов я стала злиться из-за каждого сброшенного на пол тома, каждой мокрой пеленки. Меня раздражали очаровательные ужимки Венди: она хотела рассмешить меня, становилась ко мне спиной, наклонялась и выглядывала между ног. Во дворе она обожала склоняться над краем бассейна, делая вид, что хочет упасть. Иногда убегала за ворота, и мне приходилось ее догонять. Чудесная жизнь превратилась в ад. Безмятежное спокойствие, обретенное в доме Айры, улетучилось совсем. Синтетические костюмы были вымазаны абрикосами, и в довершение ко всему Венди стала отказываться от утреннего сна.