Непутевая

— Идем, я покажу тебе дом. — Дорин потащила ее в напичканную электроникой кухню: двухкамерный холодильник, миксер, кофемолка… Все — вплоть до посуды, полотенец и зубочисток — было цвета спелой пшеницы. Дорин махнула рукой на огромные солонины: — По семьдесят три цента банка. С распродажи в супермаркете.

— Ничего себе, — неуверенно похвалила Джинни.

— Следующая — спальня. — Дорин потащила ее наверх. В комнате не было ничего, кроме одной громадной, накрытой покрывалом цвета спелой пшеницы кровати.

— Спарки называет ее «полем Спарки», где он забивает голы, — захихикала Дорин.

«Неужели он наконец научился это делать?» — чуть не слетело у Джинни с языка.

— О, Джинни, прости меня! Я совсем забыла, что вы с ним…

— Ерунда. Прошло сто лет…

— Я тебя обидела.

— Не бери в голову. Это неважно.

Самое удивительное, что это действительно было неважно. Конечно, это мог быть ее дом, ее жизнь, и, если признаться честно, ей ничего не хотелось так страстно, как погрузиться в проблемы вроде того, грязные ли в мойке тарелки. Но поразилась она не этому. Грудь… Она не могла оторвать от нее взгляда.

— Потрогай, — хихикнула Дорин.

Джинни остолбенела. Неужели Дорин бисексуальна? Сама она больше не считала себя лесбиянкой и уж никак не собиралась заниматься этим с Дорин.

— О, Дорин, я не…

— Тыкай! Вперед!

Джинни вежливо дотронулась до замечательной груди и ощутила твердую, гладкую, с нормальным соском…

— Как настоящая, правда?

— А разве…

— У меня не грудь, а сплошное недоразумение. К прошлому Рождеству я сделала Спарки подарок.

— Они великолепны! Джо Боб, конечно, в восторге. — Джинни вспомнила его разочарование, когда он увидел ее бюстгальтер.

— Он на них помешан. Знаешь, — она понизила голос, — если ему позволить, он всю ночь будет их тискать… О черт! Джинни, милая, ты никогда не простишь меня…

— Успокойся, все в порядке.

Дорин повела ее в смежную со спальней комнату и рывком открыла дверцы встроенного шкафа. Серебристые вечерние туалеты, замшевые брючные костюмы; прозрачные блузки, колготки; тонкие, как паутинка, струящиеся водопады чулок; кружевное белье; шляпы; юбки: миди, макси, мини; теплые рейтузы; платья, платья, платья; дюжины пар туфель, сапог и босоножек — каждая с подходящей в тон сумочкой. Джинни подавила зевок.

Дорин хихикнула:

— Знаешь, я помирала со смеху, слушая, как ты объясняешь Спарки, почему не можешь трахнуться с ним по-настоящему. Как мы с Доулом.

Джинни возмутилась. Значит, тогда ее подслушивали? Она кивнула на «поле Спарки».

— Неужели тебе не жалко проводить время голой, имея столько туалетов? — и устало добавила: — Моя мать в больнице. Мне пора.

— Ах, какой ужас! Надеюсь, ничего серьезного?

— Не знаю. Не думаю, что серьезно. У нее это уже бывало.

— Спарки, дорогой, — позвала Дорин, — ты знаешь, что мать Джинни в больнице?

— Чего? — спросил он, не отрывая глаз от телевизора.

— В больнице, дорогой.

— Еще рано, детка. У тебя всего три месяца.

— Не я. Мать Джинни, любимый. Это она в больнице.

— А, черт побери! — он наконец повернулся к ним. — Мне очень жаль, Джинни. Это серьезно?

— Не знаю. Мне пора возвращаться к ней. (На самом деле она собиралась ехать в хижину, но зачем им это знать?)

— Подожди! Ты не видела еще ванную! — Дорин потащила Джинни по коридору, распахнула какую-то дверь и включила свет. Перед ними было огромное, во всю стену, зеркало. «Ну и вид у меня», — ахнула про себя Джинни. Она отвернулась и скользнула взглядом по желтому кафелю, полотенцам, туалетной бумаге — все в тон, даже круглая сауна, бальзам для волос и косметика. Она вздохнула и перевела завороженный взгляд на Дорин. Какая молодчина! У себя дома, днем, не ожидая гостей, она нарумянилась, подвела глаза, накрасила брови, губы, от нее пахнет духами, а если вдохнуть поглубже — то и малиновым экстрактом для волос. Белокурые волосы уложены в безупречную прическу, ногти отполированы… В глазах — да-да, она не ошиблась — ярко-желтые контактные линзы. Искусственная грудь вздымается при каждом вздохе, в животе — зародыш «Халлспортского пирата»… Интересно, какую часть тела можно назвать ее собственной?

В чем смысл жизни Дорин? Если бы не Клем Клойд, на ее месте была бы Джинни. Неужели и она стала бы фальшивым бриллиантом? Или исчезла бы однажды темной ноябрьской ночью, а на следующее утро в зловонных водах Крокетт нашли бы ее мертвое тело? Нет… Но в любом случае она была бы совсем не такой, как сейчас. Ко всеобщему облегчению…

— Стыд-позор, — промурлыкала Дорин и выдернула у Джинни седой волос. — В супермаркете столько оттенков коричневого! Не будешь краситься — все поймут, сколько тебе лет.

— Неужели? — сухо спросила Джинни. Конечно, Дорин права: иметь такую прическу по меньшей мере неприлично. Не зря мать так осуждающе смотрела на нее.

— Я провожу тебя до машины, — галантно предложил Джо Боб. В этот момент распахнулись дверцы швейцарских часов, раздались звуки «Эдельвейса», выскочил человек во фраке и фрейлина в кринолине… Странно, что они не были выкрашены в цвет спелой пшеницы.