Непутевая

Я спрыгнула на землю и с видом оскорбленной невинности подошла к нему.

— Как ты смеешь так разговаривать со мной?

Он открыл дверь и вошел, не обращая на меня внимания.

Густой сигаретный дым мешал рассмотреть тускло освещенную комнату. Перед нами немедленно возникла стройная фигура в белоснежной рубашке и парчовом жилете. Я с трудом узнала Флойда, потому что привыкла видеть его в темно-зеленом рабочем комбинезоне. Он лениво отбросил со лба длинные темные волосы и взял Клема за плечо.

— Я не я, если это не хромой принц собственной персоной? — засмеялся он. — А кто же эта принцесса? — Он отвел Клема в сторону и больно ткнул пальцем в его ключицу. До меня доносились обрывки фраз: «Это же сучка Бэбкок; они закроют меня к черту!»

Сгорая от смущения, уверенная в том, что все взгляды прикованы к моей персоне, я наконец набралась храбрости и подняла глаза.

Мной совершенно никто не интересовался. В матовом оранжевом свете я увидела голые стены, некрашеный пол, пару дюжин стульев с прямыми спинками и несколько квадратных деревянных столов. Я была разочарована: знаменитый клуб напоминал обыкновенный сарай. Роскошные обои, пушистые ковры, красные бархатные шторы — все это существовало только в моем воображении. Но одной стене было несколько окон, выходивших на вонючую Крокетт. На помосте в углу сидели двое: один играл на гитаре, второй — на банджо, а перед ними с микрофоном в руке стояла одетая в узкую черную юбку, блузку с низким вырезом и балетные туфли Максин — «Всем дает» — моя лучшая подруга с первого по пятый класс. В шестом наши пути разошлись: я увлеклась футболом, потом перешла в группу поддержки, а Максин превратилась в «еду для каждого мужчины».

Когда-то белокурые волосы Максин приобрели теперь цвет неспелой земляники и дразнящими каскадами локонов падали на спину и грудь. Груди были великолепны: они, как бомбы, едва помещались в чашечках бюстгальтера. Нужно было отдать Максин должное: из нескладного долговязого подростка она превратилась в чувственную, с пышными формами молодую женщину, к тому же прекрасно поющую. Да-да, она пела вполне профессионально. Мне никогда не стать профессионалом ни в чем, если не перестану размахивать флагом и не остепенюсь. «Не приставай ко мне со своей любовью», — пела Максин. Она простирала в мольбе руки к небу, запрокидывала голову и стонала: «Я лежу одна ночи напролет и горько плачу…»

За одним столом сидели ярко накрашенная негритянка и пара грубых на вид мужчин в зеленых спецовках. Перед ними стояли вазочки с мороженым и стаканы с каким-то напитком. За другим в напряженном молчании играли в карты.

Наверное, Флойд все-таки разрешил мне остаться, потому что Клем проковылял к свободному столику и махнул мне рукой. Я, как во сне, неуверенно прошла вдоль столиков и села на стул, прислоненный к стене. Эта привычка появилась у меня с детства, после того, как я начиталась Хичкока: в его новеллах всегда убивали тех, кто сидел спиной к двери. Уж если мне суждено быть убитой в «Ведре крови», я по крайней мере увижу, кто это сделал.

Никто не обращал на меня внимания. Подошел Флойд и поставил перед нами по порции мороженого и стаканы с прозрачным напитком. Клем осторожно отхлебнул из стакана и предложил мне: «Попробуй». Я с ужасом уставилась на него. Самое крепкое из всего, что я когда-то пила, — баночное пиво в кинотеатре под открытым небом, когда Джо Бобу не нужно было соблюдать режим в перерыве между баскетбольным и бейсбольным сезонами.

Под пристальным взглядом Клема я послушно поднесла стакан к губам и отшатнулась от мерзкого запаха.

— Пей! — угрожающе приказал Клем.

Пойло обожгло рот и, могу поклясться, стало дюйм за дюймом разъедать мой бедный желудок.

— Ну?

— Вкусно, — выдохнула я, почему-то отчаянно желая угодить ему.

— Отлично. Ей понравилось, — крикнул он сидевшему за соседним столиком Флойду.

Закончив петь, к нам подошла Максин.

— Неужели и впрямь это Джинни Бэбкок? — воскликнула она, картинно уперев в пышные бедра руки с неправдоподобно яркими оранжевыми ногтями.

— Привет, Максин. Я не знала, что ты поешь. У тебя здорово получается.

— Спасибо, — равнодушно поблагодарила она. — Клем, милый, зачем ты притащил сюда этого бедного ребенка? Тебе должно быть стыдно!

— У нас свободная страна, — буркнул он.

— Неужели? Не пей эту гадость, — посоветовала она мне материнским тоном. — Она сожжет тебе все внутренности. — И, не дожидаясь ответа, подошла к Флойду, немедленно запустившему ей под юбку руку.

— Ты часто здесь бываешь? — спросила я Клема, чтобы что-то сказать.

— Каждый вечер.

— А родители?

— Никто не может указывать Клему Клойду, где ему бывать и чем заниматься.

Я вспомнила, как мистер Клойд не просто «указывал, чем заниматься», а частенько поколачивал Клема. Наверное, их отношения с тех пор очень изменились.