Непутевая

— Может быть, ты приедешь ко мне в гости?

— Нам не разрешают видеться даже здесь, — мрачно ответил он. — Вряд ли я смогу уехать за тысячу миль и никто этого не заметит.

— Тогда, может, нам лучше забыть друг о друге? — потерянно пробормотала я. В конце концов, сразу порвать — тоже выход.

— Нет! Давай хотя бы попробуем. Я сделаю тебе ключи. Приходи в пятницу в два часа.

Мы умудрились встретиться шесть раз. Каждый день ровно в два часа Клем ждал меня в домике. Я приходила когда могла. Мы мирно беседовали о ферме. Клем, закончив школу, теперь все время помогал отцу. (Только потому, что я была дочерью майора, мне разрешили сдавать экзамены летом, и я тоже успешно окончила Халлспортскую среднюю школу.) Иногда мы сплетничали об общих знакомых — клиентах «Ведра крови». Часто всплывало имя Максин. Один раз я с неожиданной болью спросила, встречался ли он с ней, пока я болела, но не получила ответа. Как-то само собой получилось, что Клем ни разу не дотронулся до меня. Возможно, узнай об этих встречах родители, они смягчились бы, но мы не стали рисковать и держали все в тайне.

За два дня до моего отъезда мы договорились, что встретимся здесь в День благодарения, когда я приеду домой. Мы долго молчали. По едва заметной, спрятанной зарослями малины и дикого винограда тропинке я поднялась на вершину холма. Подо мной лежало начинающее желтеть поле; голштинские коровы выстроились в очередь на дойку. В дверях летнего домика стоял Клем — стройный, смуглый, красивый — и смотрел на меня. Он медленно поднял руку. Я тоже подняла свою в ответ. Потом повернулась и похромала домой.

Моя комната в Уорсли была под самой крышей. Я специально выбрала такую из-за соседства с пожарной лестницей. Сверху я обозревала вымощенный плитами двор и небольшое озеро, на котором каждое утро тренировались гребцы. В середине двора на песчаном постаменте красовались огромные бронзовые солнечные часы, украшенные металлическими листьями. А над озером возвышалась богиня охоты — бронзовая Артемида. Моя комната была одной из трех в блоке с ванной. Я с удивлением обнаружила, что ванные комнаты в многоэтажных домах расположены точно одна над другой.

Комната была невелика. В сущности, я могла бы сказать, что живу в мансарде. Первые пару месяцев я провела или там, или в библиотеке. Я не хотела заводить знакомства. Меня не интересовала общественная жизнь. Если становилось грустно, я вспоминала Халлспорт. Здесь я постоянно ощущала свою неполноценность. Преподаватель английского вернул мою автобиографию с оценкой «банально»; преподаватель истории назвал меня «фанатик-материалист»… Дело было не в том, что я мало читала или не училась как положено в последнем классе средней школы, — причина крылась в моих умственных способностях. Вернее, в их отсутствии. Короче говоря, оказалось, что я не способна мыслить. В конце концов, раньше мне не приходилось этим заниматься, и теперь я неожиданно для себя оказалась в роли идиотки.

Я написала Клему множество грустных писем. Он отвечал такими же. Мы хотели одного: пожениться и жить счастливо, а не страдать в целомудренном одиночестве. Близился День благодарения. Я позвонила майору и сообщила, что скоро приеду домой.

— Ни за что! — заявил он. — Еще слишком рано. Ты только что уехала. Кстати, отец Клема сказал, что он получает от тебя письма.

— И что в этом плохого?

— Ничего. Но и думать не смей о приезде домой. — Мы одновременно повесили трубки. Я подумала, когда он станет старым, больным и несчастным, лучше пусть не стучится в мою дверь. Я написала Клему, попросила приехать на День благодарения и вложила в конверт чек. Он ответил, поблагодарил и сообщил, что чек не поможет: майор аннулировал платеж, а в Халлспорте он распоряжается всем.

В кафетерии на Нарвардской площади в компании случайных людей я с ненавистью ела свою индейку. Рядом сидел второкурсник из Бирмингема, такой жалкий и одинокий, что я пошла с ним в его квартиру и легла в неопрятную постель, отдавшись ему без всякого энтузиазма или нежности под полкой, заваленной книгами и конспектами «Стадий жизненного пути» Кьеркегора.

Вернувшись в Уорсли, я решила покончить с сексом: мой неуклюжий ум нуждался совсем в другом.

Только я начала мечтать о рождественских каникулах, как через несколько дней пришло письмо от Клема. Он писал, что они с Максин обручились. Ему очень жаль, но нам не суждено быть вместе. После всего, что у нас было, он смеет надеяться, что мы останемся друзьями.

Я уговаривала себя не обижаться на Клема, но не понимала, как можно бросить меня после всего, что мы пережили. Лживый подонок! Сначала чуть не убил, а потом бросил одну в холодном и мрачном городе, среди равнодушных, чужих людей. А подлая Максин? Я буду драться! Я прилечу домой и прямо из аэропорта брошусь в его объятия! А потом разорву Максин яремную вену…

После всех этих мыслей я очутилась в больнице. Сначала с лихорадкой, потом с ангиной. Мисс Хед принесла учебники, чтобы я готовилась к экзаменам, но я отворачивалась, твердо решив умереть. Мне ничего не хотелось. Даже покоя.