Неравная игра

Я улыбаюсь Мэнди в ответ, однако ее лицо быстро принимает серьезное выражение.

— Как у вас обстоят дела после… ну, вы понимаете?

Не понимаю, что явственно отражается на моем лице.

— Я имею в виду, после похорон вашего отца, — поясняет Мэнди.

После секундных раздумий решаю не врать и держаться как можно ближе правды — за исключением истории с «Клоуторном», разумеется.

— Ах, видите ли, Мэнди, мы жили с отцом отдельно, и меня даже не поставили в известность о его смерти.

— О, вот почему я не помню вас на похоронах. А я-то все на старость списала. Простите уж, но память у меня не та, что прежде.

— Не извиняйтесь, скоро и сама такой же буду.

Мэнди откидывается на спинку своего кресла и переводит взгляд на Клемента. Тот даже не замечает ее интереса, поскольку словно скучающий школьник поглощен изучением собственных ботинок.

— Видите ли, Мэнди, теперь, после смерти отца, я пытаюсь восстановить картину его жизни, чтобы… закрыть главу, что ли.

— Всецело вас понимаю.

— Насколько мне известно, он здесь работал главным бухгалтером?

— Не совсем.

— Вот как?

— Деннис Хоган являлся основателем и главным жертвователем нашего фонда.

Я бросаю взгляд на Клемента. Ботинки, кажется, его больше не интересуют.

— Ух ты. Слушайте, Мэнди, я понятия не имела.

— Сомневаюсь, что вообще кто-либо имел. Он ненавидел любое проявление внимания к своей персоне и потому-то, как мне представляется, и приписал себе такую должность. Деннис был одним из самых щедрых и скромных людей, кого я когда-либо знала.

Звучит как полная противоположность человеку, которого я держу за насильника и убийцу. Разумеется, у меня возникают сомнения, что мы говорим об одном и том же человеке.

— Простите, могу я кое-что вам показать?

— Конечно.

Достаю смартфон и демонстрирую Мэнди фотографию из паспорта.

— Это ведь он?

— Разумеется, это Деннис, хотя снимок и не совсем удачный. Он был красивым мужчиной, ваш отец, и, осмелюсь заметить, вы на него похожи — теперь я это вижу.

Чтобы лишний раз убедиться в своем наблюдении, несколько секунд она внимательно на меня смотрит.

— Хм, приятно слышать, — пытаюсь я скрыть свою неловкость.

— И когда он основал «Фонд НТН»? — подает голос Клемент.

— В августе нашему фонду исполнится двадцать семь лет. Насколько мне известно, он тогда потерял жену и, наверное, хотел вытеснить так свою скорбь. Людям свойственно подобное, компенсировать негативные переживания добрыми делами.

«Скорее, заглушать угрызения совести».

— И он полностью профинансировал организацию? — уточняет Клемент.

— Совершенно верно, и на протяжении всех этих лет продолжал делать крупные пожертвования. Да, мы получаем кое-что от государства, равно как и регулярные перечисления от добрых людей, но дополнительное финансирование необходимо всегда, в особенности сейчас, когда потребность в нашей поддержке на рекордном уровне. Несмотря ни на что, тысячи людей сумели снова встать на ноги благодаря времени, труду и деньгам, которые Деннис отдавал «Фонду НТН».

Проникновенная речь о человеке, которого любая дочь гордилась бы называть отцом. Почти любая.

— А он когда-нибудь упоминал обо мне? — Мне стоит определенных усилий, чтобы вопрос прозвучал учтиво.

У старушки бегают глаза, пока она подбирает слова для того, что мне и без того известно.

— Э-э, нет, но не поймите неправильно. Деннис всегда старался разделять личную жизнь и работу.

— Понятно, а как насчет семьи, дома, друзей, наконец? У него кто-то был?

— Вот честно, Эмма, ничего не могу сказать. Я проработала с ним целых семнадцать лет и не могу похвастаться, что знаю что-то о его личной жизни.

— У него был кабинет?

— Конечно. Соседняя комната.

— Можем мы взглянуть?

— Ради бога, но смотреть там особо не на что.

— И все же. Просто посмотреть на его рабочее место.

— Конечно, идемте.

Мы следуем за Мэнди в коридор, где она открывает соседнюю дверь. Нас встречает затхлый сырой воздух.

— После выходных к нам придет специалист по влагоизоляции, — комментирует старушка, жестом приглашая нас внутрь. — Здесь годами стояла сырость, но Деннису просто некогда было заниматься подобной ерундой.

Я вхожу в кабинет, Клемент следом. Помещение примерно такого же размера, как у Мэнди, но из-за пустоты кажется гораздо просторнее.

— Я предупреждала, что здесь не на что смотреть.

Хозяйка и вправду не преувеличивала: письменный стол, офисное кресло и одинокий картотечный шкаф.

— Ящики стола просматривали? — спрашиваю я.

— Да, конечно. Там только документы фонда. Никаких личных вещей.

— А шкаф?

— Нам пришлось освободить его, чтобы вынести перед ремонтом. С содержимым я тоже ознакомилась — только рабочая документация.

Да как же можно столько лет проработать в своем кабинете и при этом не выставить в нем ни единого сувенира из своей жизни? По собственному недавнему опыту я прекрасно знаю, что люди склонны окружать себя безделушками личного характера, и за годы работы их все больше. У меня самой накопилась целая коробка всякого хлама, с которой я и «проходила сквозь строй». Хм, эта черта у меня явно не фамильная.

— Что ж, — вздыхаю я, — одно мне совершенно ясно: ценителем материальных благ мой отец не был.