Неразделимые

— Платить? — Это слово Дарка знала хорошо. — За что ж платить?

— Своротили кусок набережной?

— А иди ты знаешь куда… Какой еще набережной? Камень давно ничей, все рукой махнули. Кому до него дело? Лет пять-шесть как на весу. Недолго с ним заодно и в море свалиться, ребенку там или старому человеку.

— Да брось ты политику, — разговорился наконец Бабца, — вытащит он пршуту, испечет барбулю и сепии и без этого камня.

Бидон рассудительно:

— Сегодня ловились, не бойся. И сепии, и барбуля! — Испуганно глянул на Дарку — не обиделась ли?

— А, вот оно что! Значит, вам барбули захотелось! — Клину стало все ясно. — Для того вы и притащились сюда через поле? Вот оно что! Гм, гм…

— Сам понимаешь, — зевнул Бидон. — Рука руку…

— Еще чего? — посуровела Дарка, вытирает руки передником, будто собирается отделать Бидона, если сунется..

А он охватывает ее добродушным и дружелюбным взглядом почти как союзника, как свое сокровище. Его волновал уже один ее вид: живая, цветущая, в старой тесной одежде — обтянутая безрукавка, под ней сорочка с короткими рукавами, поверх черной тонкого сукна юбки, торчащей как зонт, передник, а из всего этого выпирала бело-румяная загорелая плоть, и складки, складки, на груди, вокруг пояса. Рехнуться можно! Дарка нахмурилась, недоумевая, приоткрыла сверкающие зубы.

Дуйо обрадовался перемене. Подошел к Дарке, стараясь оттеснить от нее Клина.

— Силой ничего не возьмем, не бойся! — схватил ее за руку. — Ух ты! Тресни она меня своей ручкой, на ногах не удержишься.

— Ясно, не удержишься! — Бидон повернулся к Дарке: — Только он всегда на ноги встает, как кошка, хоть в нем и сто двадцать кило.

— А что, я могу… — замахнулась Дарка.

— Ха, ха, ха. — Дуйо загоготал так, что задрожали стены. Нагнулся к ее уху. — Провалиться мне на месте, хороша ты!

— Тебе б можно отважиться лечь с ней! — И тише: — Прямо тебе корабль! У стенки! — Бидон понял, что ему ничего не достанется.

— Конечно, слов нет, стать-то какая! — Дуйо отдает должное Клину.

Клин сморщился, нахмурился, задумчиво смотрит в землю.

— Ступай, Дарка, сама понимаешь, — проговорил он недовольно.

— Вишь, не так уж тяжело столковаться, — говорит Бабца. — Таким ты мне нравишься. В самообороне. Как положено. Людям нужен человеческий разговор.

— Оо, дьявол… Разговор? — удивилась Дарка его доводам. — Видать, всю рыбу у нас сожрут, а я думала сестре отнести…

Клин расставил руки. Сдается.

— А вы, — Дарка еще не теряет надежды, — пошли б в «Пират» или «Гурман», там всего вдоволь, бери, что душе угодно. Скорпена вон какая, чуть не с ладонь, угри, лангусты, сепии — с мизинец. Так нет, на бедняка навалились.

— Ха, ха, ха! На бедняка! А что ты прячешь в своей крепости? Дворец? Замок? Отель! — Дуйо знал, что льстит Клину. Как бы он, Клин, не скрывал свое богатство, ему было приятно, что о нем знают.

Бидон повернул ухо к морю.

— Рыбаки еще не вернулись. Какая б тишина стояла, если б эти там, в заливе, поменьше бахвалились, и свои, и чужие. Столько их развелось, воды не видно. Моторы, моторы, тарахтят, как черти в пекле. Волны берег захлестывают, того и гляди, размоют набережную. Рыбачьи лодки скачут на волнах как очумелые. — И Бидон время от времени умеет порассуждать. — Я б запретил.

— Он бы запретил, ха! — Дуйо Дарке: — Запрещали, ну и что? Кто их остановит?

— Зачем запрещать? — Бабца солидно. — Пускай себе делают то, за чем приехали, только б платили. Перетерпим месяц-другой.

— Какое там перетерпим! — Клин не сдается. Передвинул скамьи в клети, чтоб удобнее было сидеть. — Прут как на зло. Прямо издеваются. Тут все можно делать, даже то, что в своей стране и в голову не взбредет. Когда яхты вот так носятся, винт не крутится, борта трещат, канаты рвутся. Всякий раз, как разбираешь на палубе сети, поясница разламывается.

— Отличная гимнастика! — Дуйо устанавливает лавку по-своему.

— Запретить, ха! — продолжает размышлять Бидон. — Как бы не так, запретить! Готовы продать… не знаю что… Эх, да ну их к дьяволу всех вместе! — закончил он тихим голосом, с нежностью повернувшись к Дарке. Знал, что женщин лаской берут.

— Ладно, какого черта! Политики, ха, ха, ха. Кто тебя спрашивает? — Бабца втиснулся между столом и стенкой. Он всегда берег спину. К тому же, в какой-то степени, председательское место. — Все вам плохо, и прямое криво! Ха… хе, хе.

— Прямое криво? Прямое криво! Ха, ха, ха! — Дуйо пришел в восторг.

— Гм! Прямое криво! — Бидон покрутил головой. Он согласен. Задумчиво смотрит, как Дарка украдкой достала из холодильника рыбу, положила в миску, стараясь закрыть собой все остальное, и пошла во двор разжигать огонь из заготовленного хвороста!

— Брысь! — беззлобно крикнула она на ходу, глядя на верх ограды. — Черта вам! Рыбы захотели! Она на земле не валяется! — нарочно разорялась Дарка, чтоб ее слышали в клети.

Три кошки между черепицами каменной ограды свесили вниз головы, по извечному опыту ждали, когда о них на минуту забудут.