Неразлучные друзья

— Куда ты? — взмолился Серёжка и полез ещё выше. — Я наврал… ни апельсина, ни печенья там нет! Ничего нет!

Генка не слушал и слезал, но на последнем суку он всё-таки остановился.

— А что есть? — с опаской поглядывая вниз и явно оттягивая время, спросил он.

— Батон с изюмом, — ответил я.

— Кто ж это на охоту с изюмом берёт? — сказал Генка. — Черняшку на охоту надо брать. — Не решаясь спрыгнуть, он всё ещё сидел на суку.

У меня от голода нестерпимо сосало под ложечкой. Серёжка даже перестал болтать, что случалось с ним очень редко.

А волчица определённо хитрила: до сих пор она не издала ни единого звука.

Неожиданно Генка спрыгнул на землю и смело пошёл к мешку. Но, сделав несколько шагов, он с криком бросился обратно на дерево.

Из-под ёлки выбежала волчица, подскочила к дереву, упёрлась передними лапами в ствол и потянула носом воздух.

— Держись, Генка! — крикнул я. — Сейчас прыгнет!

Но волчица вильнула хвостом и залаяла.

— Генка! Да ведь это же Ага! — вырвалось у меня. — Овчарка лесника!

А мы, дураки, на дерево от неё залезли!

— Ага! Ага! — осторожно позвал Генка.

Но Ага равнодушно посмотрела на него и направилась к Серёжкиному мешку.

— Ага! Ага! — закричал Генка, пытаясь спасти мешок.

Я засвистел, Генка бросил в неё шишкой, но Ага, не обращая на нас внимания, принялась трепать мешок. Решиться на то, чтобы отбить колбасу, было рискованно: а вдруг это не Ага, а всё-таки волчица?

Ага упёрлась в мешок лапами, разорвала его и начала уплетать колбасу. Генка достал рогатку и выстрелил. В мешке что-то брякнуло — по траве растеклась лужица молока. Ага вылакала молоко, облизала мешок и перетащила его за сосну, — нам виден был только её хвост.

Серёжкина колбаска улыбнулась. В это время на дорогу верхом на лошади выехал лесник дядя Вася.

— Вы что здесь делаете?

— Наблюдаем! — неожиданно подал сверху голос Серёжка. До этого его не было слышно. — Местность изучаем…

— Собаки испугались?.. Ага, нельзя! — крикнул лесник. — Слезайте, не тронет! Ко мне, Ага!

Но Ага вдруг остановилась возле ёлки, обнюхала траву и, ощетинившись, зарычала. Дядя Вася подошёл к ней, наклонился и что-то долго рассматривал под ёлкой.

— Ну, слезайте! Живо! Делать вам здесь нечего!

Мы слезли. Генка поднял мешок, но в нём ничего уже не было. Дядя Вася вывел нас на дорогу, и мы, стараясь не отставать от него, пошли домой. Куда уж теперь охотиться — время позднее, да и страшно хотелось есть.

Не доходя до опушки, дядя Вася окликнул Агу и свернул на лесную тропу. Дальше мы пошли одни. В лесу стало заметно смеркаться. С ёлки на ёлку бесшумно перелетали птицы. Мы пошли быстрее. Послышалось мычанье коров в посёлке. У меня будто с плеч гора свалилась, даже про голод забыл.

Генка шёл, опустив голову, и молчал. Видать, он здорово переживал нашу неудачную охоту.

А Серёжка, теперь осмелев, снова начал шутить:

— Попробовали колбаски?.. А за молочко Ага нам, наверно, спасибо говорит…

Он со всех ног кинулся к придорожной сосенке, повис на ней и, взвизгивая и дрыгая ногами, изобразил Генкино бегство от «волчицы». Теперь, когда мы знали, что в лесу была не волчица, а собака, нам стало смешно.

Но вдруг Генка схватил меня за руку:

— Ты знаешь, а волчица-то была настоящая…

Мы с Серёжкой даже остановились.

— У Аги щенков-то нет!

— Правда нет!

— А вылинявшей шерсти на боках тоже нет?

— Нет!

— А видели, как Ага у ёлки зарычала? Волка учуяла!

Этого было достаточно. Первый бросился бежать Серёжка, за ним и мы. Через несколько минут мы были около посёлка.

На душе сразу стало веселее — мы дома.

Проходя мимо «поросячьего моря», к великому нашему удивлению, в одном из Генкиных силков мы обнаружили крупную сизогрудую утку.

— Ура! — на радостях закричал Серёжка.

Усталости как не бывало. Наш охотничий дух снова воспрянул, и мы за все сегодняшние неудачи решили отыграться на утке. Наскоро ощипав её, мы побежали за хворостом. Через пять минут на берегу «поросячьего моря» пылал костёр.

Мы сидели у костра и с наслаждением смотрели, как наша дичь, надетая на железный наконечник с Серёжкиного копья, обливаясь жиром, румянилась на огне.

По-братски разделив утку, мы с аппетитом начали её уничтожать. Жалко, конечно, что у неё было только две ножки, но Серёжке мы отдали крылышки. Правда, утка была несолёная, но это пустяки — лучшего кушанья я никогда не пробовал. Это была заслуженная награда за все наши мытарства.

Мы не торопились, хотя в небе уже загорались редкие звёзды и кругом стояла удивительная тишина. И вдруг эту торжественную тишину нарушил знакомый голос Генкиной бабушки:

— Уты! Уты! Уты! — кричала она. — И куда запропастился сизогрудый? Уты! Уты!..

Мы вскочили, поспешно затоптали костёр и сторонкой побежали домой.

Птичка-синичка

Миша сидел на коврике и, пугливо посматривая на дверь, испытывал свой экскаватор. Тут же, на полу, около большой синей сахарницы, дремал единственный свидетель происходящего — рыжий кот Тимошка. Железный ковш экскаватора ловко сгребал сахарный песок с коврика, проплывал перед усатой мордой Тимошки и послушно ссыпал песок в сахарницу. В комнате стояла удивительная тишина.