Неразменный рубль

Но там его ждала вторая половинка заляпанной бумажки в клеточку: «Я найду пропащего беса и заставлю его вернуть твою душу». Латышев заскрипел зубами: ну какая же она дура! Дура, дура, дура! Он скомкал листочек и сунул его в карман, проходя через комнату к выходу.

– Саня! Ты куда? – мама не успела подняться из-за стола, когда он открыл дверь в прихожую.

Он и сам не знал, куда направляется, а главное – зачем.

– Куда пошел-то? – крикнул ему вслед физрук.

– Пойду вашу дочку из кино встречу, – проворчал Латышев и добавил сквозь зубы: – Тоже мне Герда!

И виноватым он себя вовсе не чувствовал – сама напросилась! Нашла время, когда разговаривать… Нашла что говорить! А если из-за ее трепа Олег больше не захочет иметь с ним дела? Может, Олег уже передумал, но не смог сказать об этом при родителях? Дура, дура, дура! Найти ее и придушить!

Но злость на Наташку почему-то не избавляла от странной тревоги. И найти ее очень хотелось. Конечно, не ради спокойствия физрука, а… просто найти. Ну что она, в самом деле, по ночам шляется? Пропащего беса ищет… Мало гопников во Фрунзенском? Глупое, конечно, было оправдание – позавчера она из кино вернулась гораздо позже. Но лучшего Латышев найти не сумел.

А внутренний голос и вовсе повел себя непонятно, противно шипя: «Люди гибнут за металл». Латышев слышал эту фразу исключительно в отношении heavy-metal и не мог взять в толк, с чего она вдруг появилась в голове.

Только оказавшись на Партенитской улице и остановившись на повороте к Фрунзенскому шоссе, Латышев понял, куда пойдет и у кого спросит, где сейчас Наташка.

На небе высыпали звезды, умытые дневным дождем. Сегодня оплавленный асфальт не перебивал запахов южных цветов и зелени, и из «Крыма» доносились звуки «Синей песни» – в разгаре была советская дискотека с идеологически выверенным репертуаром. Всю дорогу до первого корпуса Латышев чувствовал тоску и страх, для которых не находил никакого повода.

Парень в сером костюме, казалось, ждал Латышева, потому что нисколько не удивился его приходу, а выключил телевизор и указал глазами на кресло.

– Где Наташка? – спросил Латышев без обиняков.

– Зачем тебе Наташка? – парень широко улыбнулся. – У тебя получше девушка есть. Да ты садись, садись, раз зашел.

– Она была здесь?

– Ну и была. И что теперь?

Рассказала она про сумку или нет? Если рассказала, Олег точно работать с Латышевым не станет.

В ванной шумела вода – парень в сером костюме был в номере не один. Хороший ему достался номер, трехкомнатный, с холодильником и телевизором. Полулюкс.

– Что ты ей наговорил? – Латышев все же сел в предложенное кресло.

– То же, что скажу тебе. Никакой души пропащий бес у тебя не забирал. Потому что ты не смог убить собаку. Убил бы собаку – был бы совсем другой разговор.

– Но… – Латышев смешался: он не ожидал такой откровенности. – Но ведь что-то он мне все-таки дал…

– Дал. За честно нарисованную на зеркале дверь пропащий бес исполнил одно твое нехитрое желание. Думаю, ты должен быть доволен – девочка тебе досталась что надо!

– Да я бы и без него… Да она бы и без пропащего беса…

– Кто же теперь может точно сказать? – глаза парня смеялись.

– Я думал, он дал мне… удачу… – Латышев вопросительно глянул на парня в костюме.

– Удачу? Ха-ха три раза! За такую удачу мало дохлой черной собаки, это стоит дороже… Минимум – убитая девственница.

Зловеще это прозвучало. Так зловеще, что Латышев почувствовал, как кровь отливает от лица и по телу волной бежит озноб. После этих слов он не сомневался, что этот парень знает о сумке, но вспомнил вовсе не об этом. А о том, как думал придушить Наташку. Ведь думал, думал!

– Издеваешься? – спросил он чуть дрогнувшим голосом.

– Разумеется, – парень стал вдруг серьезным. – Но легкие деньги всегда стоят дорого.

Легкие деньги… Знает, конечно о сумке уже знает…

В ванной перестала шуметь вода и послышалась возня.

– Что, за них надо обязательно продать душу? – спросил Латышев, неуверенно усмехаясь.

– Душу? Никто не заберет твою душу, пока ты сам ее не отдашь. А отдашь ты ее незаметно, без клятв и кровавых подписей. И будешь плясать вокруг пьедестала золотого тельца вместе со всеми, и возносить ему хвалу, и приносить ему жертвы, и думать, что он – оправдание всему: и лжи, и подлости, и убийству. – Парень помолчал, а потом продекламировал, вскинув руку: – «И людская кровь рекой по клинку течет булата!»

И хотя жест этот был нарочито театральным, глаза парня полыхнули вдруг злым, холодным огнем, и хитринка, прятавшаяся на дне его взгляда, исчезла, а Латышева снова передернуло – от необъяснимого, иррационального страха. Но тут дверь из ванной распахнулась, и в комнату шагнул невысокий толстый человек – тот, что вчера приехал на черной «Волге». Только теперь он был в махровом халате и босиком.

– Генка, что ты ребенку голову дуришь, а? – спросил он ворчливо, но беззлобно.

– Я на курорте. Считай, что я так развлекаюсь, – парень хитро улыбнулся, оглянувшись на своего соседа.