Нерентабельные христиане. Рассказы о русской глубинке

Утешившись чуть больше, спросил в лоб, глядя прямо в глаза этому ссыльному монаху: «Почему к вам народ идет, а к нам нет? Почему?» Тот не стал увиливать. Вздохнул поглубже, набрал воздуху и прошептал в ответ: «Владыка, а вы с любовью к людям не пробовали? Помогает, я знаю».

Возвращаясь в город, молчал. С брезгливостью смотрел на эти надоевшие елки, сосны, березы. Сидевший на заднем сиденье пресс-секретарь попытался отвлечь от мрачных мыслей, завел разговор о предстоящей поездке в столицу. Рявкнул на него. Водитель втянул голову в плечи. Секретарю потом «скорую» вызывали – сильно, говорят, переживал. Ничего, валерьянкой отпоили.

Монашеский мятеж и Пашкин синяк

Пашка заявился в гости, сияя не только от радости, но и распространяя свет вокруг огромным фонарем под левым глазом. «О, как кстати! – заметила жена. – Как раз лампа на лестнице перегорела. Постой пока – подсвети мужу, он лампочку заменит. Чего пришел?»

Я менял лампочки, Пашка держал лестницу, освещая очередной трудовой подвиг нашей ячейки общества, жена слушала его фонарные переживания. Отхватил он, как оказалось, из-за желания свободы, и не от кого-нибудь там, а от ее приверженцев – это в наших краях случается.

Случилось, прежде всего, то, что однажды у монахов обители на окраине городка лопнуло терпение: они, видите ли, решили покинуть монастырь. И не просто покинуть – выйти всем братством на целый день, и все это время посвятить приведению прилегающей к старому монастырю территории в образцовый порядок. Иначе получался категорический диссонанс: в самой обители все сверкает от чистоты, умеренности и красоты с деревьями, цветами, лавочками в тени и спокойствия, а в двух метрах от монастырских ворот начинается мерзость запустения и прочие неприятные вещи. В течение долгого времени власти городка не обращали никакого внимания на состояние этого участка, и его, разумеется, облюбовали не то чтобы чистоплотные посетители. В общем, пьянь, брань, бутылки, «тыц-тыц» из динамиков, слой окурков толще тысячелетнего культурного слоя – понятно, что гулять там вменяемые люди попросту боялись. Да и противно все это было донельзя. И вот терпение лопнуло. Игумен обратился к монахам: «Братья, давайте пожертвуем рабочим днем, давайте покажем, что жить нужно и можно в чистоте, да оно и приятнее. Проще говоря, давайте поработаем – приведем в порядок этот страшный участок за стенами». Все поддержали идею игумена, кроме, говорят, кота Кактуса, который был не привыкши к отсутствию постоянного внимания к своей персоне. Персона эта предпочитала, понятное дело, кухню, хоть и монастырскую.

После литургии немногочисленная братия во главе с игуменом надели рабочую одежду, взяли веникисовки-лопаты-мешки для мусора-тачки и обрушились на ту самую мерзость запустения. Работали, как водится, на совесть. Сначала их увидели утренние прохожие. Останавливались и сильно удивлялись. Потом удивление прошло, и к монахам стали присоединяться. Через полтора-два часа добровольцев стало в разы больше, чем иноков, но вся эта огромная команда с лопатами не чувствовала своей инаковости, отчуждения друг от друга: вкалывали вместе. Еще и перешучивались. В итоге к обеду все выглядело так, как должно было выглядеть: чисто, спокойно, достойно. «А теперь чай!» – сообщил повар, вынося огромные термосы, коробки с печеньем и прочей снедью (кот Кактус обиженно молчал, но шел следом). За чаем кто-то с горечью бросил: «Ведь вечером снова все загадят». «А мы снова приберем, – говорит игумен. – И так до тех пор, пока люди сами не увидят, что жить нужно достойно».

Народу-то много было, и весть о монашеском мятеже в короткий срок достигла ушей городского начальства. Приехал аж самый главный, сейчас это у нас называется «сити-менеджер»: стоит, трясется, не знает, что и делать. Тут ему в руки лопату и сунули. Ну, раз уж такие дела творятся, то и журналисты всплыли – понеслись правдивые строки по эфирам. И вышло в конце концов так, что решили на этом месте устроить небольшой детский парк – с качелями там, «тарзанками», вертушками всякими и лавками для взрослых. Причем сделать безотлагательно: главный по нашему сити лично распорядился и бумагу на коленке подписал. На следующее утро работы и начались – и рабочих навалом, и материал откуда ни возьмись появился, и покрытие искусственное, в общем, все нашлось быстро, работа велась споро. Монахи спокойно себе работали и молились, но уже в обители.